Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Руби, откуда у тебя эти ужасные синяки?
Она складывает руки на груди и закусывает губу Думает, как половчее соврать. Я жду, не хочу давить на ребенка. Ее доверие ко мне – лишь маленькая искорка, которую я пытаюсь раздуть. Ответить она не успевает – в холле раздается громкое «Привет!». Пришла Джослин. Руби быстро прикладывает пальчик к губам и натягивает рукав, чтобы мать ничего не заметила.
Джослин врывается в комнату. Сердита, словно Посейдон: я не уложила Руби спать в положенное время. На лбу у нее залегает глубокая складка, лицо на глазах мрачнеет. С такой миной только молнии метать или заставлять океаны катить яростные валы.
– С чего это вы вдруг делаете печенье на ночь глядя? Разве Руби не должна быть в постели? Ты выполнила домашние задания, дочь?
Что за тон, сколько вопросов… Теплая атмосфера, окутывавшая нас с внучкой, мигом рассеивается, а тесто в миске, которое вот-вот должно было превратиться в аппетитные сладости, будто скисает. У Руби опускаются уголки губ. Точно так же в свое время стихал звонкий смех Джослин, стоило мне войти в комнату. Просто сердце разрывается…
– Это моя кухня, – холодно отвечаю я. – Не собираюсь ни у кого спрашивать разрешения, когда мне хочется здесь что-то сделать.
Руби сдвигается на самый краешек стула, так что ее нога касается моей.
– Это я попросила бабушку помочь с печеньями. Мы ведь с тобой раньше пекли их вместе.
– Тебе не следует утомлять бабушку, и не нужно утомляться самой.
– Побуду у себя в гостиной, – вздыхаю я. Господи, какой же мрачной иногда умеет быть моя дочь… – Руби?
– Что, бабушка?
Малышка расстроена, но делать нечего: пусть они разберутся между собой.
– Поцелуешь меня перед сном, хорошо?
В моей гостиной сегодня не топили; приходится включить электрический камин и накинуть плед на колени. Теперь я точно выгляжу самой настоящей пенсионеркой. Александер наверняка поднял бы меня на смех. Через некоторое время в комнату проскальзывает внучка, чмокает меня в щеку и втискивает мне в руку свою ладошку.
– Это бриллиант? – спрашивает она, показывая на мое кольцо.
– Бриллиант, – отвечаю я. – Видишь, как переливается? Это потому, что его вырезал настоящий мастер. Посмотри, какой у него желтый оттенок. Значит, камешек очень редкий. Раньше он принадлежал маме твоего дедушки, а когда-нибудь станет твоим.
Малышка устало улыбается и проводит пальчиком по граням драгоценного камня.
– Руби! Умываться! – гавкает из коридора Джослин.
– Пора чистить зубки, дорогая, – говорю я. – Ты ведь не хочешь заработать парочку-другую пломб?
– Я всегда чищу зубы на ночь.
Лгунишка… Я-то знаю, что не всегда. Ее зубная щетка частенько остается сухой – значит, ее даже не касались. Мне не терпится задать внучке вопрос, пока она не убежала. Потому-то я и приглашала ее зайти перед сном.
– Руби… И все же откуда у тебя эти синяки? Она бросает опасливый взгляд в сторону коридора. Слава богу, Джослин куда-то отошла.
– Давай это будет наш с тобой секрет, – уговариваю я внучку.
– Это сделала Ханна.
– Руби, ты должна рассказать об этом маме.
– Не хочу.
– Почему же?
– Обещай, что и ты ничего не скажешь!
– Но ей следует знать, милая.
– Ладно, это была не Ханна. Просто несчастный случай – несколько дней назад я свалилась со стены.
– Со стены? Когда именно?
– Ну, когда Ханна за мной присматривала. Мама все знает. Ханна ей написала.
В коридоре снова раздается голос Джослин, и Руби, оглянувшись с порога, выбегает из комнаты. Пытается определить, поверила ли я в версию с падением.
Не поверила.
Джо
Сегодня с утра мне на работу не надо, и я сама везу Руби в школу. Дочь непривычно тиха. Впрочем, мы с ней уже успели немного поспорить из-за того, что она затолкала в сумку футболку с длинными рукавами.
– Не упаришься в ней на физкультуре?
– В спортзале холодно.
Ладно, не будем ссориться по пустякам.
– Хорошо. Могу я тебя кое о чем спросить?
Мне давно – еще с разговора с Ханной – хочется задать ей один вопрос.
– О чем?
– Ты случайно не оставляла открытой дверцу хомячьей клетки? Не в тот вечер, когда Прутик сбежал, а за день до того?
– Нет.
– Уверена?
– Я ее не открывала! Я не вру!
– Хорошо-хорошо, только не волнуйся. Если вдруг забыла – ничего страшного, это просто несчастный случай, так что можешь смело признаться.
– Не было никакого несчастного случая, потому что я не трогала дверцу! Это ты обманула учительницу, когда сказала, что Прутик умер в клетке! Мне никто в классе не верит – все спрашивают, не убила ли я хомячка! Еще шутят, что потом я скинула его тельце в озеро!
Сворачиваю на школьную парковку и останавливаю машину.
– Просто ужас! Хочешь, я поговорю с учителем?
– Не надо. Это было только в первый день.
– Как скажешь. Мне очень жаль, Руби. Прости, что я вообще заговорила о клетке. Я тебе верю. Давай переждем несколько минут, ты успокоишься, а потом пойдешь в класс.
Дочь все еще взволнованно дышит, и я добавляю:
– Кстати, если что, у меня есть хорошие новости.
– Какие?
– Я попросила Ханну переехать к нам. Надеюсь, нам всем станет и легче, и спокойнее.
– Не хочу, чтобы она у нас жила!
– Почему, Руби?
– Она мне не нравится!
– По-моему, ее переезд нам здорово поможет: за тобой будет постоянный присмотр.
– Я люблю бабушку! Мне больше никого не надо!
– Бабушка сейчас слишком слаба и не сможет за тобой нормально ухаживать. Понимаю, что она так не считает, да и выглядит уже совсем неплохо, но ведь всего несколько дней назад ей было сложно подняться с постели. Если с тобой что-то случится и бабушка не сумеет тебе помочь, никогда в жизни себе этого не прощу! Я попросила Ханну пожить с нами, потому что мне нужна уверенность: за тобой будет такой же отличный присмотр, как и за мной, когда я была ребенком.
Руби съеживается в кресле.
– Ты все время на работе…
– У меня нет выбора, и ты это прекрасно знаешь. Нам нужны деньги, дочь.
Малышка упрямо скрещивает руки. Похоже, она скорее сердита, чем расстроена. И зачем я завела этот разговор… Следовало выбрать более подходящий момент, но я рассчитывала, что Руби обрадуется. Не понимаю, почему она встречает в штыки