ее. Вскоре стало ясно, что Октавия не была отозвана из изгнания, а Поппея Сабина остается императрицей.

Пока императорская стража пыталась совладать с толпой, Нерона осенило, что, покуда Октавия жива, она останется угрозой режиму. На сей раз он решил не возиться со свидетелями. Вместо этого он послал за Аникетом, командующим императорским флотом близ Неаполя и человеком, сыгравшим ключевую роль в убийстве Агриппины. Теперь Нерон напомнил ему о прошлой услуге; император потребовал, чтобы Аникет поклялся, будто склонил Октавию к прелюбодеянию, угрожая казнить его за убийство, если он не подчинится. Аникет, что неудивительно, согласился на эти условия и «признался» перед свидетелями. Нерон выпустил эдикт, где перечислялись якобы измены его жены, присовокупив обвинение, что ее роман окончился беременностью, которую она прервала.

Аникета «изгнали» в роскошные условия на Сардинию; Октавию отправили на остров Пандатерия в Тирренском море. Несмотря на все обвинения Нерона, говорит Тацит, народ остался на ее стороне.

Ни одна изгнанница не вызывала большего сострадания у тех, кому пришлось повидать их собственными глазами. Некоторые еще помнили, как Тиберием была сослана Агриппина, еще свежее в памяти была судьба Юлии, сосланной Клавдием. Но и та и другая подверглись изгнанию, достигнув зрелого возраста: они обе испытали радости жизни, и безотрадное настоящее облегчалось для них воспоминанием о былой, лучшей доле. А для Октавии день свадьбы сразу же стал как бы днем ее похорон: она вступила в супружество, не принесшее ей ничего, кроме скорби: посредством яда у нее был отнят отец, а вскоре после того и брат; затем над госпожою взяла верх рабыня; потом Нерон, вступив в брак с Поппеей, тем самым обрек свою прежнюю жену гибели, и, наконец, – последнее обвинение, которое тягостнее самой гибели{510}.

Народ, наблюдавший за отъездом Октавии, опасался, что не увидит ее возвращения с Пандатерии – печально известного пустынного острова-тюрьмы, на котором умерло столько других женщин из императорской семьи, – и опасения сбылись. Всего через несколько дней ссылки Октавия получила от Нерона письмо, в котором он приказывал ей покончить с собой. Как и ее мать в свое время, Октавия отказалась. Она приводила в качестве доводов свою родословную, свои заслуги, свое молчание, даже свои отношения с Агриппиной; она была несчастна в браке, признавалась она, но не готова умереть.

Все было бесполезно: приказ императора был достаточно ясен. Солдаты крепко связали ее веревками и перерезали вены ей на руках и, для верности, на ногах. Кровь, по словам Тацита, все же вытекала слишком медленно, «стесненная страхом», поэтому натопили баню, достаточно жарко, чтобы пар ускорил процесс{511}. Говорят, что, как только она умерла, ей отрезали голову и отослали ее в Рим Поппее Сабине. Октавия, первенец Мессалины и последний из ее прямых потомков, погибла в двадцать два года.

Судьбы остальных главных действующих лиц истории Мессалины были более неоднозначными, чем судьбы ее детей.

Нарцисс получил меньше, чем надеялся, в награду за все риски, которые взял на себя, чтобы погубить Мессалину. Клавдий пожаловал ему регалии квестора (одной из низших сенаторских должностей) на публичной демонстрации единства, последовавшей за падением императрицы, но, по-видимому, не особенно отблагодарил его приватно; эта история подорвала политический капитал императора и расколола его семью. Агриппина тоже не доверяла Нарциссу: он был противником ее брака с Клавдием, убеждая императора вернуться к своей безобидной бывшей жене Элии Петине.

Благосклонность императора и состояние Нарцисса, особенно в сравнении с Палласом, любимым вольноотпущенником Агриппины, теперь медленно, но верно убывали; в 52 г. н. э. Палласу пожаловали регалии претора, что было на две ступени выше квесторства Нарцисса на карьерной лестнице (cursus honorum)[105]{512}. Перед Нарциссом стояли и другие проблемы. Ему поручили один из крупных инженерных проектов Клавдия – осушение Фуцинского озера. Когда часть дренажной системы обрушилась, народ стал винить Нарцисса, утверждая, что он растратил деньги и попытался уничтожить улики{513}.

Ко времени смерти Клавдия отношения между Нарциссом и Агриппиной обострились настолько, что говорят, будто он задумался о поддержке Британника в качестве императорского наследника против Нерона, несмотря на вражду с матерью мальчика и риск, что Британник может попытаться отомстить Нарциссу, если достигнет власти{514}. Однако, если вольноотпущенник планировал еще один смелый ход, он ошибся со временем. Осенью 54 г. н. э. Нарцисс покинул Рим; формально он отправился лечить свою подагру, но на самом деле, возможно, его отъезд под каким-то предлогом устроила Агриппина. Ко времени его возвращения Клавдий был мертв и воцарился Нерон. Решение Нарцисса вернуться вообще оказалось ошибкой: его арестовали и еще до конца года то ли казнили, то ли принудили покончить с собой. Говорят, последнее, что сделал Нарцисс перед смертью, – сжег всю императорскую переписку, которой располагал в качестве секретаря Клавдия{515}.

Мать Мессалины, Домиция Лепида, пала еще раньше в том же году. Отношения с Мессалиной не могли расположить ее к Агриппине, но трения между этими женщинами могли возникать еще во времена явно несчастного первого брака Агриппины с Домицием Агенобарбом, братом Домиции Лепиды. Хуже всего было то, что именно Домиция Лепида приютила младенца Нерона в период изгнания Агриппины при Калигуле, и она сохраняла влияние на племянника, которого явно любила и баловала, что раздражало Агриппину и одновременно вызывало опасения{516}.

Императрица обвинила Домицию Лепиду в двойном преступлении: сначала ей предъявили обвинение в использовании колдовства против Агриппины, а затем в менее зловещем, но более доказуемом деянии – в том, что она позволила огромным бандам рабов, обрабатывавшим ее земли в Калабрии, выйти из-под контроля, что представляло опасность. Домиция Лепида была приговорена к смерти и либо казнена, либо совершила самоубийство в 54 г.

Судьбы старых соратников Мессалины в сенате сложились несколько лучше. Вителлий, целовавший ее сандалию, но впоследствии отказавшийся поддержать ее на дороге из Остии, умер от естественных причин в 51 г. н. э. Трижды побывавший консулом и один раз цензором, он сделал удивительно блестящую карьеру, и его почтили похоронами за государственный счет. Сенат воздвиг на рострах на Форуме его статую с надписью: «Неколебимо верен императору»{517}. Позже, после падения Нерона, сын Вителлия, носивший то же имя, сам ненадолго станет императором.

Одиозный обвинитель Публий Суиллий прожил дольше. Он жил еще десять лет после смерти Мессалины, во всем том блеске и роскоши, которыми наслаждался при ее жизни. Но в 58 г. н. э. неприятности настигли и его{518}. Закон Цинция – тот самый, который в 47 г. н. э. против него пытался применить любовник Мессалины Силий, – снова пустили в ход, но на этот раз обвинитель, философ Сенека, присовокупил к нему обвинения в вымогательстве. Публий Суиллий не принял обвинений с покорностью – это было не в его характере. Он был человеком, который, по словам Тацита, «предпочел, чтобы в нем видели скорее злодея, чем молящего о прощении»{519}. Публий Суиллий счел, что лучшая защита – нападение: он повторил выдвинутые Мессалиной обвинения Сенеки в прелюбодеянии с Юлией Ливиллой, обвинил его в коррупции и высмеял его вкусы как непомерно дорогие для философа.

Когда, однако, ему предъявили свидетельства его карьеры в качестве обвинителя, Публий Суиллий сменил тактику: он сказал, что всего лишь следовал императорским приказам. Нерон возразил: документы Клавдия доказывают, что подобных приказов он не получал. В свою очередь, Публий Суиллий уточнил: приказы ему отдавал не Клавдий, а Мессалина. Здесь, как сообщает Тацит, «приводимые им в свое оправдание доводы утратили убедительность». «Почему, – спросило обвинение, – этой кровожадной распутницей был избран именно он, а не кто другой, чтобы служить ей своим красноречием?»{520} Наконец Публий Суиллий смирился с предрешенным вердиктом; половина его имущества была конфискована, а сам он выслан на Балеарские острова, где, как говорят, последний союзник Мессалины прожил остаток жизни безбедно.

В то время