Пусть нежный взор твоих очей

Коснется копии моей.

И может быть, в твоем уме

Возникнет память обо мне.

Подумал и дописал:

«Нюре Б. от Вани Ч. в дни совместной жизне».

Карандаш спрятал в карман, а карточку положил на подоконник.

За окном светало и дождь, кажется, перестал. Пора былобудить Нюру, а самому подремать хоть немного, потому что скоро надо пленныхвыводить на работу и там, в чистом поле, следить в оба, чтобы не разбежались,подобно своему начальнику.

Будить Нюру было жалко. И вообще жалко. Сколько они вместеживут, сколько она из-за него терпит, сколько сплетен вокруг, а ведь никогда непожалуется. Был, правда, случай, намекнула робко, что не мешало бы оформитьотношения, да он отговорился, что красноармейцу без разрешения командиражениться нельзя. Это, конечно, так, но, если по-честному, дело не в разрешении,а в том, что он сам не решался, обдумывая положение с разных сторон.

Иван подошел к Нюре и тихо тронул ее за плечо.

– Нюрк, а Нюрк, – сказал ласково.

– А? Что? – Нюра, вздрогнув, проснулась и смотрела на негобессмысленными от сна глазами.

– Сменила б, слышь, меня на маленько, – попросил он. – Спатьхочется, мочи нет!

Нюра послушно слезла с кровати, всунула ноги в сапоги, взялавинтовку и села возле двери.

Иван, не раздеваясь, лег на освобожденное место. Подушкабыла теплая после Нюры. Он закрыл глаза, и только сознание его начало путатьсямежду сном и действительностью, как послышался какой-то странный, с прихлебамизвук, что-то ахнуло где-то, и зазвенели оконные стекла. Иван сразу пришел всебя и сел на кровати. Проснулись Свинцов и Едренков. Нюра сидела на прежнемместе, но лицо ее выражало беспокойство.

– Нюрка, – шепотом позвал Иван.

– А? – шепотом отозвалась она.

– Чего там такое?

– Кажись, стреляют.

И вдруг снова бабахнуло, теперь вроде с другой стороны.Чонкин вздрогнул.

– Господи, твоя воля! – шепотом выдохнула Нюра.

Проснулись и другие пленники. Только лейтенант Филипповчмокал губами во сне. Свинцов приподнялся на локте и переводил взгляд с Нюры наЧонкина и обратно.

– Нюрка, – сказал Иван, торопливо зашнуровывая ботинки. –Дай мне винтовку, а себе возьми из кошелки левольвер какой побольше.

И, не надевая обмоток, вышел во двор. Во дворе было тихо,грязно, но дождь перестал. Еще не совсем рассвело, но видимость была уженеплохая. Самолет, расставив свои нелепые крылья, стоял на месте.

Чонкин огляделся, и странное зрелище поразило его.

Метрах в двухстах за огородами клубились белые сугробы.

«Что за хрен? – удивился Чонкин. – В такую теплынь откуда жеснег?»

Он заметил, что сугробы эти шевелятся и передвигаются в егосторону. Чонкин еще больше удивился и вгляделся внимательней. И тут только онпонял, что это вовсе не сугробы, а некая масса людей, которые ползут понаправлению к нему, Чонкину. Он не знал, что это ударный взвод, которому былопоручено забросать противника бутылками с горючей жидкостью как продолжениеартподготовки. Когда их обмундировывали, на складе не хватило шинелей и бойцамвыдали зимние маскхалаты, которые были использованы по причине плохой погоды.«Немцы!» – подумал Чонкин. В ту же секунду ахнул винтовочный выстрел, и пулявзвизгнула под самым ухом Ивана. Он упал. Подполз по грязи к правой стойкешасси и укрепил винтовку между стойкой и колесом.

– Эй, сдавайтесь! – крикнул кто-то оттуда, от белых халатов.

«Русские не сдаются!» – хотел крикнуть Чонкин, нопостеснялся. Вместо ответа он приложился щекой к прикладу и выстрелил нецелясь. И тут началось. Со стороны неприятеля захлопали беспорядочно выстрелы,и пули засвистели над Чонкиным. Большая часть пролетала мимо, но некоторыезадевали самолет, распарывали обшивку и со звоном плющились о стальные деталимотора. Чонкин уткнулся лицом в землю и время от времени, экономя патроны,стрелял неизвестно куда. Извел первую обойму, заправил вторую. Пули продолжалисвистеть, некоторые из них совсем низко. «Кабы старшина выдал мне каску», – стоской подумал Иван, но продолжить свою мысль не успел. Что-то мягкоеплюхнулось рядом с ним. Он вздрогнул. Потом слегка повернул голову и открылодин глаз. Рядом с ним лежала Нюра и так же, как он, прижавшись к земле, палилав воздух сразу из двух пистолетов. Кошелка с остальными пистолетами лежаларядом про запас.

– Нюрк, – толкнул Чонкин подругу.

– Ась?

– Ты почто их-то бросила?

– Не бойсь, – сказала Нюра, нажимая сразу на два спусковыхкрючка, – я их в подпол загнала и гвоздями забила. Ой, погляди!

Иван приподнял голову. Теперь белые продвигались впередкороткими перебежками.

– Этак, Нюрка, мы с ими не справимся, – сказал Чонкин.

– А ты из пулемета умеешь? – спросила Нюра.

– А где ж его взять?

– А в кабинке.

– Ой, как же это я забыл! – Чонкин вскочил и ударилсяголовой о крыло. Прячась за фюзеляжем, оборвал тесемки брезента, залез накрыло, и не успели белые отреагировать, он был уже в задней кабине. Здесьдействительно находились турельная установка и пулемет с полным боекомплектом.Чонкин схватился за ручки. Но пулемет был неподвижен. Турель от долгогобездействия и дождей заржавела.

Начал он плечом расшатывать пулемет, но он не поддавался.

Тут что-то тяжелое без выстрела упало на верхнее крыло.Потом еще и еще. И застучало вокруг и по крыльям, зазвенело разбитое стекло иостро запахло чем-то похожим на керосин. Чонкин высунул голову и увидел, чтоиз-за ограды летит на него туча бутылок, наполненных желтой жидкостью. Большаячасть бутылок плюхалась в грязь, но некоторые попадали по самолету, катились покрыльям и разбивались об мотор. (Впоследствии оказалось – бойцов ударноговзвода забыли предупредить, что бутылки с горючей жидкостью надо сперваподжигать, и они швыряли их просто так.)

Сбоку на крыле появилась Нюра.

– Нюрка, не высувайся, – крикнул Иван, – пришибут!

– А на кой они бросают бутылки? – прокричала ему в ухо Нюра,паля одной рукой в воздух из пистолета.