своими врагами. Ни один другой шимпанзе в группе, будь то самец или самка, не смог бы так беспрепятственно разрешить эту ситуацию.

Мама не раз примиряла враждующие стороны, или эти стороны сами шли к ней на поклон. Я видел, как взрослые самцы, которые не могли разрешить свои разногласия в драке, бежали к Маме и садились, каждый под одной из ее длинных рук, вопя друг на друга, почти как маленькие шимпанзе. Мама не давала им снова поссориться. Иногда она убеждала самца подойти к врагу и помириться с ним. Ее поведение отражало глубокое знание общественной динамики. Посредничество Мамы означало заботу об интересах сообщества: оно превосходило сиюминутные эгоистичные интересы, способствуя миру и гармонии в группе.

Поскольку она всегда была готова прийти на выручку, все рассчитывали на нее. Самки, которым не удавалось прекратить драку между детенышами, будили Маму, мягко пихая ее в бок. Драки между детенышами сопряжены с риском вызвать конфликт между матерями, которые автоматически встают на сторону своего потомка, и это только усугубляет ситуацию. Решение заключалось в том, чтобы задействовать нейтральную фигуру, пользующуюся неоспоримым авторитетом. Маме достаточно было несколько раз сердито помычать с большого расстояния, чтобы маленькие шимпанзе прекратили свои бесчинства.

Термин «альфа-самец» появился в 1940-е гг. в работах швейцарского этолога Рудольфа Шенкеля, изучавшего поведение волков[302]. Вскоре после того, как он ввел этот термин, исследователи поведения животных начали использовать его для описания самца, находящегося на вершине иерархии. Самка, занимающая высшую иерархическую ступень, стала альфа-самкой. И у самок, и у самцов имеется альфа, и в группе их всегда только двое.

Мама не доминировала ни над одним из взрослых самцов — для самок шимпанзе это не характерно. Но простая истина о большинстве иерархий приматов некоторым пришлась не по душе. Чему нас может научить приматология, спрашивают некоторые феминистки, если она всего лишь транслирует удручающий посыл о месте женщины в обществе? С другой стороны, консерваторы торжествуют, считая ту же информацию оправданием мужского подхода «все у меня под пятой!».

В 2013 г. американский ведущий Эрик Эриксон в эфире телеканала Fox Business заявил: «Если взглянуть на биологию, на роль мужчин и женщин в обществе, у других животных, мужская роль обычно доминирующая». Он воспринимал это как научное доказательство того, что женщины, самостоятельно зарабатывающие на хлеб, нарушают все законы природы. Единственное, к чему приведет их раскрепощение, — и с этим угрюмо согласились все приглашенные на телешоу мужчины — это развал общества[303].

Поддержка приматологами идеи о том, что женщинам следует знать свое место, восходит еще к Солли Цукерману и его никчемному эксперименту с павианами гамадрилами в Лондонском зоопарке в 1920-е гг. Его взгляды способствовали оправданию и даже превозношению мужской жестокости. В 1960-е в оказавшей большое влияние на общество книге журналиста Роберта Ардри «Африканское происхождение» (African Genesis) этот посыл нашел свое дальнейшее развитие, вплоть до нижеприведенного ненавистнического (и шовинистского) утверждения о смене гендерных ролей: «Эмансипированная женщина любой национальности является продуктом семидесяти миллионов лет эволюции по линии приматов… Она самая несчастная самка, какую когда-либо видел мир приматов, и заветная цель, которую она лелеет в глубине души, — это психологическая кастрация мужа и сыновей»[304].

Беспокойство Ардри о благополучии женщин было лицемерным. Основной постулат заключался в том, что мужское и женское лидерство исключают друг друга и что первое более естественно, чем второе. А может быть, они, напротив, сосуществуют?

Мы так редко слышим о женской власти у приматов, поскольку не способны заглянуть дальше мужского главенства. Самцы яркие и привлекают внимание своей самоуверенностью, демонстрациями и шумными драками. Они также менее робкие, чем самки, а значит, исследователи обезьян в дикой природе знакомятся с ними в первую очередь. Выдающиеся женщины-приматологи тоже поддались их чарам, установив особые отношения с харизматичными самцами человекообразных обезьян, такими как Дэвид Седобородый (шимпанзе) у Гудолл, Диджит (горилла) у Дайан Фосси и Сугито (орангутан) у Бируте Галдикас. Этих самцов описывают с огромной любовью и восхищением, в то время как самки человекообразных обезьян получают меньше внимания, по крайней мере поначалу. Если учесть их сдержанное поведение, надо было пройти десятилетиям, прежде чем о них стали писать в научной литературе.

Кроме того, мужское доминирование ассоциируется с насилием, которое нас привлекает. Нам сложно заставить себя обращать внимание на что-то другое. Это хорошо известно по предпочтениям при просмотре новостей, то же относится и к поведению животных. В телепередачах про природу нам гораздо чаще показывают акул, чем горных козлов. Когда я спрашиваю продюсеров телешоу о природе, почему у нас такое множество документальных передач про шимпанзе и так мало про бонобо, мне всегда отвечают, что у бонобо маловато захватывающих действий. В случае шимпанзе операторы гарантированно заснимут несколько зрелищных драк. Кровь и война хорошо продаются. Телепрограмма покажет нам хромающего окровавленного шимпанзе, спасающегося с поля боя, а закадровый голос мрачно напомнит о «законе джунглей». На каналах о природе любят завершать передачи в таком мрачном ключе.

К сожалению, они себя таким образом ограничили, исключив гораздо более интригующие сюжеты. Бонобо достаточно активны, хотя активность эта по большей части эротического характера. Телеканалы избегают демонстрации такого рода сцен. Более того, показывая бонобо, можно невольно развеять миф о неизбежности мужского доминирования, что представляет еще одну проблему. Как мог закон джунглей поставить самок на главенствующую позицию? Продюсеры говорят мне, что это слишком сложно объяснить.

Подобная необъективность преобладает и в научной литературе. Сценарии эволюции нашего биологического вида обычно представляют нас как прирожденных воинов, которые совершали набеги, грабили и убивали с незапамятных времен. Считается, что эта ужасающая предыстория объясняет самые дорогие нашему сердцу свойства. Как подытожил американский политолог Куинси Райт, «воинственный народ создал цивилизацию, пока мирных собирателей и охотников гнали на край земли»[305].

Поскольку военные действия требуют высокой степени сотрудничества и взаимопомощи, даже человеческий альтруизм воспринимается как побочная ветвь милитаризма. Считается, что цивилизация и подчинение авторитету возникли в процессе эволюции, чтобы мы могли дать отпор врагам. Анатомию человека рассматривают в том же ключе. Вы можете подумать, что наша рука эволюционировала, чтобы держать ветки и собирать фрукты, но так как рука может сжиматься и в кулак, то, согласно новейшим веяниям, человеческие руки предназначены служить оружием[306].

Подобного рода взгляды отражаются в характеристике самцов нашего вида и наших сородичей, данной такими антропологами, как Наполеон Шаньон и Ричард Рэнгем, которые описывают их, соответственно, как «свирепых людей» и «демонических самцов»[307]. Наука все еще видит в насилии и войне неотъемлемую часть