Сумасшедшей отправной точкой в нашу новую жизнь.

— Слушаю, милая, — убавил громкость работавшего радио в машине, ответив на телефонный звонок.

— Игнат, обещай не ругаться.

— Яна, ты же знаешь, мне не нравятся такие разговоры.

— Ничего страшного не случилось, — поспешила она меня успокоить, — просто… я тебе сейчас отошлю фотку, а ты мне скажешь, может ли она быть как-то связана с моей мамой.

Тяжело вздохнул и постучал пальцами по рулю. Не любил вспоминать о Маше, до сих пор считал случившееся с ней своим личным упущением.

— Малышка, ты же понимаешь, что ее…

— Игнат, — перебила она меня с металлом в голосе.

— Хорошо, кидай.

На телефон пришло сообщение с фотографией женского кулона, похожего на обычную деревяшку, но отлично выглядящую деревяшку.

Изображение действительно мне было знакомо. Машка всю свою жизнь не снимала этот кулон, который был подарком Назимова на ее десятилетие.

Только вот когда узнал причину, из-за которой Яна послала мне это фото, злость оказалась намного сильнее удивления. Это надо же было до такого додуматься и пойти к чокнутой убийце.

Татьяна до сих пор находилась в психиатрической клинике, и Назимов не знал, что с ней делать. За это время он так ни разу ее и не навестил, отпустить ее он не мог, так же, как и убить. Потому и не навещал, боялся совершить неправильный поступок под влиянием чувств и эмоций.

Домой я приехал раньше обычного и прождал Яну добрых полчаса. Она очень удивилась, увидев меня. Еще бы, дома я практически не появлялся. Было очень тяжело находиться рядом с Яной, в то же время не приближаясь к ней. Я чертовски от этого устал и не понимал, почему она не замечала, насколько голодным взглядом я на нее смотрел.

— Ты сегодня рано.

Просто констатация факта, в ее голосе не было ни претензии, ни радости, ни удивления. Наверное, это, а может, и сегодняшняя встряска с клиникой и Татьяной в придачу, но что-то определенно стало последней каплей. Я набросился на свою кошку прямо на пороге.

Не знаю, как поступил бы, не ответь она мне взаимностью, смог бы я вообще остановится? Пожалуй, ответы на эти вопросы я никогда не узнаю, да и не хочу. Зачем? Сейчас, лежа в кровати, теперь уже действительно на нашем супружеском ложе, Яна не переставала гладить мое лицо, перебирать волосы и сладко-сладко целовать. Я чувствовал настоящую эйфорию. Всплеск адреналина прошел, так же, как и космический экстаз, и сейчас в ночной тишине комнаты мне было уютно и легко. Может быть, это и есть настоящее счастье, когда не хочется лишних слов, когда достаточно нежных прикосновений и лишающих разума поцелуев.

— Давай просто начнем с начала, — подцепил подбородок своей жены, как любил это делать. — Вот просто с самого начала, как будто мы только-только познакомились.

— Какой ты, однако, шустрый, только познакомились, и уже затащил меня в койку, — хихикнула она мне в плечо и продолжила подначивать: — Я уже молчу про то, что заделал мне детишек.

Приподняла голову, подперев ее ладонью и вырисовывая пальцами другой руки одной ей понятные узоры на моей груди, она все же сказала:

— А давай! Если честно, я думала, что мы начнем нормальную жизнь еще сразу после выписки. — Я только открыл рот, как она замахала рукой, оторвав ее от меня. — Молчи, молчи! Давай правда все отпустим и просто будем жить. Ведь нам действительно хорошо вместе, зачем тогда отдаляться?

Я поцеловал ее и повалил обратно на кровать, не мог ничего с собой поделать и хотел еще раз установить на нее свои права. Не прикасался к ней как мужчина больше месяца, и сегодняшние несколько раз не утолили мой голод, напротив, раззадорили еще сильнее.

Яна права, даже просто погружаться в те воспоминания было неприятно. После объявления о двойне Мари выгнала нас за дверь, оказала Яне первую помощь и направила в город. И уже когда ей наложили гипс и пару швов на ладони, я пришел в палату и еле сдержался, чтобы не придушить.

К тому моменту я окончательно пришел в себя и был готов убить любого проходившего мимо. Самка беременна от меня, а я ничего не знал, еще и под угрозу ее поставил, понимал, что в сложившейся ситуации виноват сам, но и на Яне вину видел не меньшую. Я не понимал, как она посмела, как она могла не сказать о таком? А если бы я не приехал? Так бы и продолжала сидеть в клане отца?

В общем, накрутил себя, не дай луна, тронешь — и вот-вот взорвался бы. Но когда увидел ее виноватый взгляд, руки, хаотично сжимающие покрывало, и услышал:

— Прости. Я бы сказала, просто потом. Просто я не знала, зачем ты приехал… а потом обиделась… а потом свадьба, и опять ты ушел. Я хотела сказать. Игнат? — подняла на меня полные слез глаза, и я спасовал.

Сдержал рвущиеся наружу обвинения и оскорбления, просто подошел, поцеловал ее в лоб и прошептал:

— Все хорошо, Ян, успокойся и поправляйся, если что-то будет тебя беспокоить или понадобится, звони. Извини, я тут весь день, а дел выше крыши разгребать.

Я ушел стремительно, не оборачиваясь, потому что сдерживать себя становилось все труднее. Мог наговорить много ненужного сейчас, а она мать моих будущих детей, моя жена, нужно как-то выстраивать эти отношения.

И я принялся выстраивать.

Проявлял максимум, на который способен: уважал ее решения, не посягал на личное пространство, даже глаза закрыл на ее постоянное общение с Лексой.

Немного погодя я понял, что там, в больнице, мной руководили обида и уязвленное самолюбие. Но со временем желание придушить жену пропало, постепенно и обида сошла на нет. И теперь хотелось лишь отлупить ее по аппетитной попке. Определенно! Когда родит, первым делом отхожу ее хорошенечко.

И желание. Желание с каждым прожитым с ней бок о бок днем в одном доме становилось непереносимым. Яйца были настолько каменными, что хоть кирпичи о них колоти. Постоянный стояк напрягал, а фантазии, заводившие меня в очень дальние уголки сознания, постепенно сводили сума. Тогда я начал отдаляться сильнее, ночевал в городе, брался за любое мало-мальски положенное мне по статусу клановое дело.

И вот сегодня тормоза сорвало, и черт… почему их не сорвало раньше? Погладил плоский животик, вызвав у Яны смешок.

— Когда уже? — Она поняла меня с полуслова.

— У кого-то даже на пятом месяце не видно живота, а у меня всего лишь одиннадцатая неделя.

— Не понял, почему так много? Почти три месяца, у тебя же два недавно было.

Яна засмеялась, а я напрягся не на шутку, мы с ней даже знакомы не были одиннадцать недель назад.

— Что, испугался? — продолжала она хихикать, но, видимо, почувствовав сквозящее напряжение, все же успокоилась и попыталась объяснить. — Они срок от последних месячных считают.