***

И странный цзюэ сдержал своё слово. Он действительно приходил каждый день. Дэмин не задавал вопросов, но видел, что Цинь Кан поменялся. Мальчику было наплевать на то, что случилось в доме придворного шэнми, но теперь с лица его благодетеля слетела эта дурацкая улыбка, и Кан раздражал Дэмина чуть меньше. К тому же, он был действительно полезен, принося еду. Через пару дней, словно догадавшись, что беспризорник не ест подарки, Кан вздохнул, разломил ломоть с мясом и надкусил его сам, протягивая тот же самый кусок мальчишке. Бровь у Дэмина чуть дрогнула от удивления: надо же, пусть и добряк, а всё-таки что-то соображает. С тех пор Цинь каждый раз показывал, что еда не отравлена, и только тогда мальчик действительно ел, а не перепродавал полученное меняле.

Выходить из квартала Дэмин категорически отказывался – в другом месте этому Циню ничего не стоит крикнуть "Стража!", и тогда ни Небо, ни Бездна не подскажут Дэмину, куда бежать. Пусть этот цзюэ и добрый, пусть и странный, но мальчик ни на секунду не забывал, насколько переменчивым может быть настроение у тех, в чьих руках власть. Он не доверял. Поэтому, раз уж господину Циню так хочется зачем-то тратить время на обучение нищих, Дэмин привёл его в одну из заброшенных лачуг, что иногда использовал сам для ночлежки, – заодно слезу можно выбить от того, насколько у него всё плохо, пусто и голодно.

Хотя учил Кан хорошо. Он умел объяснять, а Дэмин был прекрасным слушателем. Совсем ближе к отъезду на север, Цинь привык к мальчишке настолько, что стал рассказывать об азах магии: чем проклятые отличаются от шэнми, что есть Бездна и что такое печати. Но на последнем Кан замолчал. Дэмин был достаточно тактичен, чтобы не расспрашивать, однако под конец юноша всё-таки добавил:

– Печати, наверное, – самое чудовищное оружие. Даже обычный человек может ими воспользоваться… вроде меня. По-своему. Если повезёт. Но как и всё, связанное с Бездной, это дорого стоит. Иногда мне кажется, что всё мы в огромном долгу у… того мира. И никогда не расплатимся.

Дэмин видел, что с Цинем творится что-то не то, но не сказал ни слова. И эта вежливая тишина была для Кана почти лечебной.

***

Вскоре Кан вернулся на север. Форт Илао пережил Ночное шествие без потерь, и самой тяжкой новостью, что встретила Циня, была провалившаяся у конюшен крыша. И он был по-своему рад вернуться к рутине гарнизона, хотя капитаны не могли не заметить, что их "безумный цзюэ" стал тише и мрачнее. А вот у его отца всё это время были проблемы гораздо серьёзней, но Амань не посвящал в них и без того подавленного сына.

На следующий день после Ночного шествия свидетель, которого Цинь-старший допрашивал, был найден мёртвым и выпотрошенным наизнанку. У Аманя не было ни одного объяснения для Императора, кто и как мог уничтожить главу Чжанов, а затем и последнего выжившего. Он не обнаружил следов другого шэнми, и все печати, кроме той, что сорвали со стены его резиденции, были на месте. Его обвинили в том, что, не закончив допрос, он покинул сыскной приказ по личным причинам, и теперь ему нужно было срочно найти ответы, но как? Судя по тому, что узнал Амань, Чжанов убил демон, но демоны не могут действовать самостоятельно – они не в состоянии думать ни о чём, кроме голода. А второго шэнми в городе он бы почувствовал. И всё же, это точно был демон, тем более, что тело посла царства Рэн они так и не нашли.

Император был в ярости. А граничащее с Империей Хань царство Рэн ждало вестей о состоявшихся переговорах, и меньше всего на свете Амань хотел нового конфликта, или, ещё хуже, – войны. Мир, добытый такой ценой девять лет назад, грозил рухнуть раньше, чем он надеялся. Несмотря на то, что произошло с его дочерью, ему нужно было ещё несколько лет, чтобы закончить задуманное, и тогда… Тогда все будут счастливы, насколько это вообще возможно в этом безумном мире.

А пока он старался думать о том, что хотя бы его сын цел и невредим.

Это началось десять лет назад, в подвале его дома. Амань прекрасно знал, кто он такой и чем закончится его жизнь. Он брал, брал всё, и неважно, у кого – у Тени или у жизни, – но не собирался расплачиваться. Это Цинь Амань был тем, кто восемь лет назад закончил войну Империи Хань. В той войне он водил Чанкин за нос, обещая перейти на их сторону, под смешки своего Императора. Он же похоронил армию Линьцана в болотах, забрав десять тысяч жизней поражённой и отступающей армии. Это он, унося ноги с Безымянных островов, украл сектантку, что сошла с ума, когда узнала, что на самом деле такое её возлюбленный. И, когда Цинь довёз её до Империи, дорога женщине была в трущобы. Амань забирал жизни, забирал власть, забирал души и оставлял за собой, как и все Цини во все века, лишь непоправимый ущерб.

Десять лет назад он нашёл способ обмануть даже Тень. Дети, единственные дорогие ему души, должны были стать платой за воровство силы по ту сторону, и Цинь Амань это знал. Тень всегда приходила за своей долей, но шэнми был с этим не согласен. Ушли годы на неудачные попытки, и в конце концов у него получилось не просто вырвать человеческую душу, а запечатать её, точно так же, как любой шэнми при должном умении и силе мог запечатать и подчинить себе демона. Тогда-то в проклятом подвале Амань и убил собственных детей. Ненадолго. Только для того, чтобы запечатать их души в их же телах, вложив в жалкую плоть всё свое мастерство, дабы кости стали печатями, через которые не сможет переступить Тень. И, когда смерть придёт за Каном или Сюин, Бездна не должна будет коснуться их. Они вернутся в Круг перерождений и вновь увидят Небо в новой жизни.

Но Амань не был бы собой, если бы остановился только на этой находке. Желая спасти детей от вечности в Бездне, он пошёл дальше и с согласия Императора пытался придумать способ запечатать человеческую душу в чём-то… неживом. Эта идея защищала его семью от любых нападок врагов Циня: Император слишком хотел получить оружие, что может поставить на место Чанкин. С тех пор, как у этой бывшей провинции Империи появились огненные кристаллы, с ними приходилось считаться, но что может сделать огонь, к примеру, с камнем? А если это будет каменная армия?

Так Цинь Амань выиграл время. Сын его успел вырасти и набраться если не ума, то хотя бы смекалки, чтобы выжить в этом мире, а дочь – мудрости и понимания жизни, насколько это возможно для юной цзюэ. Сам же Амань лавировал между дворцовыми интригами и продолжал свои исследования, упорно и долго, потому что вырвать душу и вселить её в родное тело – одно, а оживить её в камне – совсем другое. И он прекрасно знал, что, когда закончит свои исследования, Император не будет уверен в том, что ему нужен такой всесильный слуга. Они слишком хорошо знали друг друга. Что ж… предки Циней действительно были из земель Чанкина, а Амань был совершенно не против вернуться на родину.

И, несмотря на былые войны, Императрица Чанкина была согласна принять блудного сына, если тот привезет с собой знания о каменной армии.

***

Прошёл ещё один год. Кан вновь вернулся в Лоян, не без боли обнаружив Сюин всё в том же состоянии: девочка таяла, часами сидя на краешке своей кровати и бормоча что-то себе под нос. С Вэем Кан поддерживал осторожную переписку, но в этом году его друг не приехал. Отец старался выглядеть всё таким же спокойным, но Кан чувствовал, что что-то его гложет. А Дэмин оставался тем же худым и голодным мальчишкой, что внимательно слушал цзюэ в лачуге, ел только после того, как Кан сам попробует еду, и не задавал лишних вопросов. Но этого было достаточно, и Цинь всё больше и больше привязывался к бездомному, не признаваясь себе в том, что заботой о ком-то пытается оправдаться за то, что недосмотрел за Сюин. Однажды, собираясь уже домой, он покосился на беспризорника и решился.