На обратной дороге Лариса спросила:

– А цирроз – это смертельно? Или можно вылечить?

– Не думай об этом, – сказала Люба. – Врачисделают все, что смогут.

Лариса помолчала несколько минут, потом осторожнодотронулась до Любиной руки.

– Тетя Люба, мне очень стыдно, но… Как вы думаете,может быть, лучше, чтобы папа уже умер? У меня больше нет сил. Он все времяворует у меня деньги, продает вещи, хорошие вещи, которые вы мне дарили. Онорет, дерется, приводит каких-то собутыльников. Костик его боится. И я тожебоюсь. Я больше не могу. Грех так говорить, да?

– Не казни себя, – мягко ответила Люба, обнимаяее, – ты действительно очень устала. Как будет – так будет. Так иправильно.

«Как это ужасно, когда твоя семья состоит из людей, смертькоторых приносит тебе только облегчение, – думала Люба, глядя намелькающие за окном огни ночного города. – Ты их любишь, как умеешь, ножизнь рядом с ними превращается в адскую муку. Сначала Татьяна Федоровна,лежачая, полубезумная, требующая постоянного ухода и внимания, потомокончательно спившийся буйный отец, от которого нет покоя ни днем, ни ночью,который отбирает последние копейки и ворует вещи, а на руках у тебя крошечныйребенок, которым некому заняться, кроме тебя самой».

На следующий день лечащий врач сообщила Ларисе и Любе, что уГеннадия цирроз в последней стадии и им следует быть готовыми ко всему. Ларисаокаменела и долго молчала. Они возвращались домой на служебной машине Любы, подороге нужно было еще забрать Костика из яслей, и водителю пришлось сделатькрюк.

– Саша, постарайтесь не попасть в пробку, –попросила Люба. – Ясли закрываются, и воспитательницы недовольны, когдародители опаздывают и вовремя деток не забирают.

– Постараемся, Любовь Николаевна, – веселоотозвался водитель Саша. – Если что – переулками проберемся.

Лариса по-прежнему молчала, уставившись в собственныеколени.

– Лариса, а как у тебя с личной жизнью? – спросилаЛюба. – Ты не думай, что я требую отчет, просто я подумала, что отецКостика мог бы помочь тебе, если что… У тебя с ним какие отношения?

– Никакие, – буркнула Лариса.

– Но он хотя бы знает, что у него есть сын?

– Не знает он ничего!

– Почему? – продолжала допытываться Люба. – Яне спрашиваю тебя, почему он на тебе не женился, это ваше с ним дело, но почемуон не знает?

– Потому что я сама не знаю, – тихо проговорилаЛариса, бросив опасливый взгляд на широкую спину сидящего впереди Саши.

Люба поняла, что девушка не хочет говорить об этом приводителе, и замолчала. Однако когда они уже забрали Костика и вышли из машины удома, Люба не поехала в лифте на четвертый этаж, а зашла к Ларисе. Ей не давалапокоя сказанная соседкой фраза: «Потому что я сама не знаю».

– Так чего ты сама не знаешь? – строго просилаЛюба. – Выкладывай.

Лариса залилась краской и попыталась увильнуть от ответа, ноЛюба проявила неожиданную настойчивость.

– Я не знаю, от кого у меня Костик, – призналасьнаконец Лариса.

– То есть как?! Как это ты не знаешь? Не знаешь, с кемвстречалась, с кем спала? – Люба ушам своим не верила.

– У меня тогда двое было.

– Одновременно?

– Ну да.

– Что, прямо в один день? – не поверила Люба.

– Ну да. С одним я постоянно встречалась, а с другимтак, случайно вышло… Будете меня ругать? – Лариса испуганно вжала голову вплечи.

– Не буду. Ты взрослый человек, сама решаешь, с кем икогда тебе спать. Но ты записала Костику отчество «Сергеевич», значит, былауверена. Или как?

– Да никак. Нужно же было какое-то отчество записать, аКонстантин Сергеевич – красиво звучит.

– Понятно. Сергей – это который постоянный илислучайный?

– Никакой. Я ж говорю, выбрала отчество, чтобы красивобыло. Тех двоих вообще не так звали. И не нужен мне никто из них, я Костикасама выращу.

– Ну, не нужен – так не нужен, – улыбнуласьЛюба. – А сейчас кто-нибудь за тобой ухаживает? С кем-нибудь встречаешься?

– Ой, да вы что! – Лариса махнула рукой. –Где время взять на эти глупости? У меня же Костик на руках. Ну, подкатываютсятам всякие, не без этого, но вы не думайте…

– Да не думаю я ничего, – Люба погладила ее пощеке. – Просто хочу, чтобы у тебя жизнь нормально сложилась. Ты имей ввиду: если возникнет ситуация… ну, ты понимаешь, о чем я, приводи к намКостика, даже не сомневайся, мы ему всегда рады. Посидим с твоим малышом, покаты на свидание сбегаешь. Договорились?

– Договорились, тетя Любочка, спасибо вам за заботу.Только вряд ли мне понадобится.

– Это почему же?

– Так кому баба с довеском нужна? Только так,развлечься, а я уже наразвлекалась досыта, по горло. А если по-серьезному, такникому и не надо со мной связываться. Никто не захочет.

– Ну почему же? – возразила Люба с улыбкой. –Ты красивая молодая женщина, у тебя есть квартира, у тебя хорошая зарплата дляработника без высшего образования, и у тебя уже готовый ребеночек, мальчик.Уверяю тебя, охотники найдутся. Ты не ставь на себе крест, все еще будет.

На следующий день Люба использовала обеденный перерыв длятого, чтобы навестить Геннадия и еще раз переговорить с врачом. Ей казалось,что врач в присутствии Ларисы сказала не все. Может быть, если в кабинете небудет близких родственников, она будет откровеннее? Любе, привыкшей кзаблаговременному планированию, хотелось более отчетливо понимать перспективы ипрогнозы.

Геннадия уже перевели из реанимации в обычную палату. Онлежал землисто-желтый, трезвый и злой.

– Здорово, соседка, – поприветствовал онЛюбу. – Утешать пришла?

– Утешать? – Люба изобразила удивление. –Зачем тебя утешать? С тобой все в порядке.

– Не свисти, – презрительно хмыкнулГеннадий. – Помру я вот-вот. От печенки одни лохмотья остались. Ты там заЛаркой пригляди, с мальцом ей помоги, не бросай девку одну.

– Да ты еще сам за ней приглядишь, когда выздоровеешь.

– Не, не выкарабкаюсь я. Всё, хана мне, соседка. Жизнькак-то по-дурацки прошла, а я и не заметил. Сначала вроде все нормально было, сНадькой жил, Ларку растили, а как на нары загремел – так все и покатилось. Самсебя загубил. Ты меня не жалей, соседка, это я только понты дешевые нагонял,когда говорил, что безвинно пострадал и за чужое отсидел. За свое я отсидел.

– Как? – удивилась Люба. – Ты же и наследствии не признался, и на суде, и все время говорил, что не виноват.

– Мало ли чего я говорил. Виноват я. Надьку убил. Непризнавался, упирался до последнего – это правда. И то, что Надьку яубил, – тоже правда. Я ее прямо на мужике, суку такую, поймал.Мужичок-то, – Геннадий вдруг захихикал и тут же сморщился, наверное отболи, – хреновенький оказался, испугался, – чуть в штаны не наложил.Вскочил с дивана без порток, срам прикрывает, а сам весь трясется и лепечетчто-то. Смех один! Ну, его-то я отпустил, у него передо мной вины нет, ткнулпару раз кулаком в брюхо и вышвырнул вместе с его портками в прихожуюодеваться. А уж с Надькой я разобрался по совести. Как полагается. Другойвопрос, что срок мне припаяли несправедливый, за таких шлюх, как моя Надька,надо не срок давать, а медаль на грудь, потому я и считаю себя безвинноосужденным и от власти пострадавшим. Поняла?