– Что ты имеешь в виду?

Люба рассказала о разговоре с врачом. Родислав помрачнел.

– А я надеялся, что все обойдется, – призналсяон. – Поболеет и поправится. Значит, опять похороны?

– Видимо, да, – кивнула Люба.

– И опять за наш счет?

– Разумеется. У Ларисы на это нет денег, Геннадий всепропивал.

– И организовывать тоже нам придется?

– Родинька, ну куда же нам деваться? У Ларисы ребенокна руках. А мы с тобой уже опытные. К сожалению, – грустно добавилаона. – Мы и бабушек наших с тобой похоронили, и мою маму, и твоихродителей, и Гришу, и Ларисину бабушку. Ничего, мы с тобой справимся.

Родислав еще немного поворчал и лег спать. Люба дождаласьЛелю, которая после театра отправилась в гости обсуждать увиденный спектакль, итоже легла. Сна не было. Перед глазами стояло исхудавшее, изможденное лицоГеннадия, в ушах звучал его грубый хрипловатый голос, говорящий: «Это я Надькуубил». Столько бессонных ночей, столько сказанных себе горьких, безжалостныхслов, столько конфликтов с детьми по поводу надоевших назойливых соседей,столько угрызений совести – и все напрасно. Столько жертв, которые оказалисьненужными и неоправданными. «Почему ненужными? – возражала Люба самасебе. – Разве плохо, что мы помогали семье соседей? Разве кому-то от этогостало хуже? Лариса получила хорошо оплачиваемую работу, ее бабушка дожила свойвек в заботе, ухоженная и сытая. Кому плохо от того, что все так сложилось? Да,не счесть вечеров, которые я в собственном доме провела не так, как мнехотелось, и не счесть часов, когда моим детям и мужу приходилось считаться снепрошеными гостями, но разве это может идти в сравнение с результатом! Илиможет? Что важнее, добро, которое ты делаешь кому-то, или добро, котороеделаешь себе? И если проводишь время с собственным ребенком, занимаешься им, разговариваешь,вникаешь в его проблемы, слушаешь его рассказы, то это добро ребенку или тебесамой? И стоят ли эти бесценные часы общения и радости того, чтобы имижертвовать во имя чужих людей, перед которыми ты не виноват?»

Она запуталась в собственных вопросах и, ощутив полноебессилие, тихо и горько заплакала в подушку.

* * *

Геннадий Ревенко скончался через два дня. Лариса больше неплакала, была серьезной и сосредоточенной, словно ей предстояла большая иответственная работа. Она попросила подругу посидеть с маленьким Костиком,чтобы не быть связанной расписанием работы яслей, и сама ездила вместе с Любойзаказывать гроб и венки и договариваться с администрацией крематория. Кактолько ей позвонили из больницы и сообщили о смерти отца, через полчаса раздалсязвонок представителя ритуальной службы, но Лариса от его услуг отказалась.

– Тетя Люба, я же не знаю, а вдруг это мошенникикакие-нибудь, деньги возьмут, а потом обманут и ничего не сделают. Откуда ониузнали, что папа умер? Откуда у них мой номер телефона? Навернякабандиты, – сказала она Любе, когда они, уставшие и голодные, возвращалисьдомой после целого дня, проведенного в печальных хлопотах и переговорах то спохоронным бюро, то с крематорием.

– Ларочка, телефон им дали в больнице. Сейчас все такделают. Ритуальные службы борются за клиентов, поэтому им важно успеть первымипредложить свои услуги. Они договариваются с больницами, чтобы им сразу жесообщали обо всех летальных исходах и давали телефон родственников умершего. Тынапрасно испугалась, они не мошенники и не бандиты.

– Значит, нужно было соглашаться? – растерянноспросила Лариса. – Я глупость сделала, да?

«Да, – подумала Люба, – конечно, ты сделалаглупость. Они приехали бы к тебе домой с каталогами, и ты спокойно выбрала быгроб и венки, вместо того чтобы таскать меня через весь город и истязатьвопросами о том, каким должен быть гроб, какая обивка лучше и какой веноккрасивее. А у меня не хватает духу объяснить тебе, что при кремации гроб долженбыть самым дешевым, потому что ему все равно гореть в огне. И венки тоже могутбыть любыми, и надписи на лентах не нужны, потому что венкам этим негде лежать,могилы не будет, урну с прахом выдадут не раньше, чем через неделю, и ее тихо инезаметно подзахоронят в могилу, где лежат твои мама и бабушка. Но тебе ничегоэтого в голову не приходит, ты думаешь только о том, как достойно похоронитьсвоего непутевого отца, которого ты при жизни стыдилась, проклинала и боялась,и у меня просто не поворачивается язык сказать тебе все это. И с крематорием ритуальнаяслужба договорилась бы сама. И транспорт обеспечила. Она бы все сделала, и мнене пришлось бы тратить время и силы на то, чтобы заниматься этим вместе стобой».

Но вслух она, разумеется, сказала совсем другое. Если быЛариса согласилась, было бы неплохо, но они и сами справятся. Ничего страшного.

Похороны прошли быстро и спокойно, на поминки попыталисьпрорваться какие-то синюшного вида мужики с опухшими физиономиями, но Родиславбыстро и решительно выставил их из квартиры. Помянуть Геннадия собралисьРомановы, Лариса и три ее подружки, которые Ларисиного отца не знали и никогдане видели, они просто пришли поддержать девушку. Костик плакал и требовалвнимания, Лариса нервничала, и заниматься малышом пришлось Леле, которая снескрываемым удовольствием вышла из-за стола и ушла вместе с ребенком в другуюкомнату. Она не любила детей, дети ее раздражали, но еще больше она не любилазастолий, и уж совсем не любила Ларису, которую считала тупой, примитивной инеобразованной хамкой.

Когда все разошлись, Люба осталась, чтобы помочь Ларисеубрать и вымыть посуду. Костик уснул, телевизор не работал, и в квартире былонеобычно тихо и как-то умиротворенно. Не было атмосферы горя и страдания, былоспокойно и немного пусто. «Ужасно, – снова подумала Люба. – Как ужасновот так умереть, и никто по тебе не плачет, никто не горюет. Твоя смертьпринесла только облегчение, которое стыдно показать, и все кругом притворяются,что понесли утрату. Не дай бог так уйти, не дай бог».

– Хочешь, я останусь с тобой на ночь? – предложилаона Ларисе.

– Что вы, тетя Люба, не надо, – слабо улыбнуласьта. – Со мной все в порядке.

– Точно?

– Точно. Вы за меня не беспокойтесь, я справлюсь. Вы недумайте, я сильная, да и потом, мне теперь легче будет. Никто не пьет, денег неворует, не орет, не дерется. У меня Костик из-за всего этого нервный стал, атеперь он успокоится. И я успокоюсь. Правда-правда, не волнуйтесь за меня.

Впервые в жизни Люба Романова возвращалась домой с поминок слегким сердцем. Она в Ларисе не сомневалась. Действительно, девочка сильная,она со всем справится. Хотя какая она девочка? Уже двадцать восемь лет, ужемать, сына растит. Давно ли ей было десять, когда мать погибла, а отцапосадили, и была она несчастным, испуганным, осиротевшим ребенком? Давно лиукрала Лелину любимую кофточку? Давно ли спрашивала Лелю, целовалась ли она смальчиками, а Люба приходила в ужас и боялась, что Лариса научит ее дочьплохому? Давно ли заявляла, что хочет поступать в институт, потому что не хужедругих? Давно ли? Давно. Как много всего произошло за минувшие восемнадцатьлет. Целая жизнь. Глупый невоспитанный ребенок превратился в самостоятельнуювзрослую женщину. Поумневшую, конечно, но не намного. Ну как это так: спатьодновременно с двумя мужчинами, не предохраняться и потом не знать, от когородила! Ничем, кроме глупости, этого не объяснить.