Начинается съемка.

Пару раз я видела эту передачу, и при всей своей глупости она была довольно живой и бодрой, однако на самом деле оказалась постановочной от и до. Съемку постоянно прерывали, чтобы уточнить тот или иной момент или поменять диалоги, для некоторых сцен делали несколько дублей и даже кое-что рекламировали – я отлично слышала, как кто-то, предположительно, продюсер, велел поставить на столик бутылку содовой «Ванила Эйр», которую старательно выпил до половины Хью – чтобы смотрелось правдоподобней.

Когда ведущий и операторы оказываются у кровати, сердце мое сжимается – очень уж не хочется быть обнаруженной. И я даже дышать боюсь и зажимаю себе рот и нос рукой.

Однако они довольно быстро отходят в сторону, продолжая исследовать святая святых дома Лестерса.

Но все-таки меня обнаруживают, и это делает Хью, наклонившийся, чтобы поднять пробку от бутылки, укатившуюся почти к моему лицу. Хью видит меня и, кажется, все понимает. На его круглой добродушной физиономии расплывается улыбка, но тотчас исчезает. И он встает, не сказав ни слова обо мне.

Вскоре вся съемочная группа перемещается в ванную комнату, примыкающую к спальне. Вся, кроме Хью, который спешно идет обратно, заглядывает под кровать и шепчет:

– Эй, тебе нужно уходить!

– У меня нет одежды, – тихо говорю я в ответ. Он кивает и исчезает, а через полминуты возвращается, чуть запыхавшись.

– Вот твои вещи. Вылезай – и в гостиную. Одевайся и быстро уходи – я открыл тебе входную дверь, – шепчет Хью, и я понимаю, что он привык подчищать за Лестерсом. – Я пойду в ванную комнату, если что, прикрою тебя. Надеюсь, вы с Дастином хорошо повеселились, – подмигивает мне он напоследок и уходит.

Я выползаю из-под кровати, щурясь от яркого света, сдуваю с лица прядь волос, достаю кеды и, воровато оглядевшись по сторонам, подхватываю одежду и несусь в гостиную, никем не замеченная. И едва только покидаю спальню, как вся компания выходит из ванной комнаты – по какой-то причине они не стали там слишком долго задерживаться.

В гостиной я быстро натягиваю влажные и до сих пор пахнущие лавандой джинсы и футболку, не сразу вспомнив, где оставила нижнее белье. А когда вспоминаю, решаю за ним не возвращаться – пусть останется на память обо мне Лестерсу.

Крадучись, я выхожу из квартиры, держа в руках кеды, и оказываюсь в светлом уютном холле с несколькими дверями, ведущими в квартиры. Одна стена – полностью стеклянная, и через нее открывается чудесный вид на Хэмпл – местечко, в котором стоят высотки элитного жилого комплекса для богатых. Однако у меня нет времени любоваться всей этой красотой. Бросившись к лифту, я нервно нажимаю на кнопку вызова. Створки тотчас распахиваются передо мной, я запрыгиваю внутрь и мчусь вниз, понимая, что телефон я забыла у Лестерса, зато в кармане у меня несколько новеньких, согнутых вдвое купюр – видимо, заботливый Хью вложил мне их, дабы я убралась отсюда подальше на такси.

Стараясь быть как можно более невозмутимой, я выхожу из лифта на первом этаже и, засунув руки в карманы, иду по черному мрамору мимо охраны и полукруглой стойки с двумя приветливыми девушками, которые, завидев меня, улыбаются и громко здороваются. Я неразборчиво здороваюсь в ответ, моля, чтобы они не спросили, из какой квартиры я вышла. И тут в меня едва не врезается какой-то мужчина в спортивном костюме, не отрывающий взгляда от экрана телефона.

– О, простите! Не заметил! – восклицает он, наконец подняв глаза, и вдруг говорит весело:

– Это ты! Рыжая студентка из Хартли! Которая выступала со своей группой на конкурсе!

«Связь с солнцем»! – щелкает пальцами в воздухе не кто иной, как Джонатан Тейджер. –

Верно?

– Здравствуйте, – радостно отвечаю я. – Верно!

– Что ты тут делаешь? – снимает он солнцезащитные очки. Глаза у него яркие, зеленые, но без хитринки, добродушные.

– Была в гостях, – кривлю я душой, зная, что никому, кроме Кирстен и Лилит не смогу рассказать о том, где я была, что со мной сегодня произошло и что чуть не произошло.

– А я здесь живу, – говорит Джонатан. – Жаль, что мы не живем поблизости. В соседях – одни снобы, ни с кем не повеселиться, – жалуется он. – Когда я был в твоем возрасте и учился в Хартли, у меня были куда более приветливые соседи. Какие вечеринки мы устраивали! – улыбается он воспоминаниям. – Напомни, как тебя зовут?

– Санни, – отвечаю я, нисколько не обидевшись на то, что Джонатан не помнит моего имени.

– Да, точно, Санни, – кивает он лохматой головой и спрашивает: – Результаты конкурса уже объявили?

Внутри меня все мрачнеет, но я стараюсь улыбаться.

– Да, – киваю я. – Вчера в полночь. Мы не попали в десятку. Так что зря вы хвалили нас на выступлении. Не оправдали доверие и все такое. Наверное.

У Джонатана мрачнеет лицо.

– Вот же… – Он бранится так грозно, что у меня, кажется, вытягивается лицо.

– Послушай, я очень хотел, чтобы вы попали в финал, девочка, – говорит композитор. – Но этот ублюдок…

Он осекается и внимательно смотрит на меня.

– Санни, ты завтракала? Может, составишь мне компанию? – спрашивает Джонатан. – И я попытаюсь тебе кое-что объяснить.

– Что? – удивленно спрашиваю я.

– Как устроен мир шоу-бизнеса, – с долей отвращения в голосе сообщает он и приглашает меня в гости. А видя мой недоумевающий взгляд, добавляет:

– Не бойся, дома жена и племянники. Ждут меня после пробежки. И Саманта восхитительно готовит!

– Спасибо за приглашение, но, боюсь, я одета не для гостей, – улыбаюсь я несколько смущенно. Пообщаться поближе с таким человеком, как Тейджер, – это круто и очень вдохновляюще. Но не в одежде, которая все еще влажная после купания в ванной. И запах лаванды мне порядком надоел.

– Ерунда! – машет рукой Джонатан. – У меня и приведешь себя в порядок. Идем! – хватает он меня под руку, порядком удивив. – Идем-идем! Саманта и дети обожают гостей, тем более что я им про тебя рассказывал!

Я не знаю, почему я это делаю, но соглашаюсь. И снова иду к лифтам вместе с композитором, который вдохновенно между делом рассказывает о своей работе над каким-то там фильмом. Мы поднимаемся на десятый этаж – тот самый, на котором живет Лестерс.

Если бы я знала, что мне придется сюда возвращаться, сделала бы ноги. Но теперь уже не убежишь.

– А ваша жена не будет против? – спрашиваю я, косясь на дверь в квартиру Лестерса. Из нее никто не ломится.

– Что ты! – машет изящной кистью Джонатан. – Говорю же – мы обожаем гостей.

Он открывает передо мной дверь, и я оказываюсь в большом светлом холле. Мы проходим в гостиную, и я понимаю, что квартира Тейджера – точная копия квартиры Лестерса, только она не чинно-благородная, белоснежная, как зимняя резиденция Кая, а какая-то по-своему теплая и уютная. В ее оформлении сочетаются нежно-коричневые и горчичные оттенки со всевозможными голубыми и сочно-зелеными цветами: лазурная мягкая мебель на фоне фисташкового ковра и сливочных стен выглядит ярко и как-то по-домашнему нарядно, воздушные небесные шторы вносят в комнату освежающую нотку, а яркие бирюзовые, лаймовые, мятные и горчичные подушки – игривость. А еще тут царит творческий легкий беспорядок и всюду разбросаны детские игрушки. На полу перед игровой приставкой сидят двое мальчишек лет десяти и увлеченно во что-то играют. Но стоит им обернуться и увидеть Джонатана, как они с радостными криками вскакивают и несутся к нему, чтобы обнять с двух сторон. А потом смотрят на меня.