— Йоруба нам этого не простит. Шкатулка очень древняя,ритуальная. Именно в ней должны храниться символы жреческой власти, — сказалаОрлик.

— Не знаю, какие символы хранились в ней раньше, но сейчасдревний бархат кишит клещами, — Соня осторожно взяла череп в руки и поставилапрямо на цинковый стол, — ну вот, тут вроде бы чистая поверхность. Я попробуюубедить Германа Ефремовича, что дерматофаги могут испортить хрусталь. Ну, илискажу ему, что инопланетянам на древнем бархате душно. Лучше убрать этотклещевой ковчег куда-нибудь подальше.

Орлик нашла в шкафу пластиковый чехол, шкатулку сложили,завернули, спрятали в сейф.

— Я как раз недавно смотрел новый, четвертый фильм проИндиану Джонса Спилберга, — сказал Дима, — там все крутилось вокругхрустального черепа, но он выглядел иначе. Вроде огурца. Длинный вытянутыйзатылок. И принадлежал инопланетянину, у которого весь скелет хрустальный.

— Я тоже смотрела последнего Индиану, — кивнула Орлик, —версия с инопланетянами самая модная. Никто не понимает, как эти черепасделаны. Точно таких артефактов пока найдено всего два, в Южной Америке, прираскопках в районе древних городов майя. После реконструкции лиц они тожеоказались дамскими. Те две дамы были индианками. Еще есть штук десять похожих,но они значительно примитивней, грубей. Этот наш — третий. Даже при помощисовременных технологий воспроизвести его невозможно. Он вырезан из цельного кускакварца. Кристалл не выдерживает такой обработки, он трескается, и шлифовать дотакой гладкости пришлось бы лет триста. А тут еще внутри всякие призмы, линзы,каналы, тоже идеально отшлифованные. Лучшие в мире специалисты по кварцу изфирмы «Хьюлетт Паккард» исследовали первый череп. Его нашли в 1924 году, наруинах древнего города майя в джунглях полуострова Юкатан. Специалисты заявили,что проклятая штуковина вообще не должна существовать на свете. Тот, кто еесотворил, не имел ни малейшего понятия о кристаллографии, игнорировал осисимметрии. Череп обязан был развалиться.

— Может, его не вырезали, а вырастили? — Соня опятьсклонилась над черепом. — Мало ли на что способны были ваши любимые сонорхи?Вполне могли разработать методы выращивания кристаллов заданной сложной формы.Мы не знаем.

— Да, пожалуй, единственное более или менее достоверноеобъяснение, что это выращенный кристалл, — кивнула Орлик, — но я не думаю, чтосоздали череп сонорхи.

— А кто же?

— Есть у меня одна версия, впрочем, совершенно еретическая ибезумная. Всегда так, стоит глубже копнуть, и обязательно обнаружишькакой-нибудь сюрприз. Сонорхи поклонялись дьяволу. Сообщества, сознательноисповедующие сатанизм, абсолютно непродуктивны. Они никогда не могли создатьсобственную науку, цивилизацию, материальную культуру. Они только присваиваличужое, уродовали, уничтожали.

— Все древние цивилизация были жестокими, — заметила Соня, —человеческие жертвоприношения, реки крови.

— Да. Внутри каждой цивилизации обычно кто-то занимаетсямучительством и убийством, а кто-то наукой, искусством, архитектурой. Но этобыли разные люди. То, что мы называем прогрессом, развитием, происходит не помагической воле тайных обществ, не по приказу великих вождей, а потому, чтоодин умница придумал колесо, другой сконструировал плуг, третий прялку,четвертый оросительную систему и так далее, через века. Микроскоп, летательныйаппарат, компьютер. Хрустальный череп создать мог только очень образованный иодаренный человек. Возможно, у него был дурной характер, он распутничал, невозвращал долги, в припадке ярости лупил подмастерьев, в припадке тоскинапивался до безобразия. Но он не убивал детей и женщин, чтобы умилостивитьдьявола. И череп он создал вовсе не для ритуальных таинств. Я уверена, цель у негобыла вполне научная. Физика, химия, а может, медицина и биология. Или этоноситель информации, вроде компьютерного диска.

— Между прочим, тут внутри есть штучка, похожая нашишковидную железу, — сказала Соня, — как раз в центре, где и положено ей быть.Немного крупней натурального эпифиза. Она розоватая. Нет, скорее, голубоватая.Она меняет цвет. О, Господи! — Соня отпрянула от черепа, зажмурилась, помоталаголовой. — Посмотрите, может, мне почудилось?

Дима и Орлик подошли к черепу.

— В центре свечение, как будто маленькая синяя лампочка. Тамшевелится что-то, — испуганно прошептала Орлик, — что-то живое. Может, клещислучайно заползли? Нет, оно вытянутое, похоже на змей. Ой, мамочки, онитанцуют, они смотрят на меня! Простите, не могу, не понимаю, — она отвернуласьи отошла.

— А я вообще ничего не вижу, — Дима снял очки, потом опятьнадел, — объясни, что ты там углядела.

Соня кинулась к своей сумке, вытащила мобильник.

— Я почти уверена, что не получится, но все-таки попробуюзаснять. Тут довольно мощная видеокамера, правда, я еще ни разу ею непользовалась. Череп лучше поставить на табуретку, так удобней.

С телефоном в руке Соня медленно передвигалась вокругтабуретки на коленях. Дима светил фонарем на череп, направлял луч то в затылок,то в глазницы. Орлик отошла подальше, в угол.

— Мне немного не по себе, — призналась она и натянутоулыбнулась, — я лучше потом посмотрю, на экране.

Действо длилось минут десять, в полной тишине, слышен былтолько шорох Сониных джинсов по плитке пола и мягкий гул люминесцентных ламп.Наконец Соня поднялась с колен. Дима выключил фонарик.

— Череп убираем в сейф прямо так, голышом? — спросила Орлик.

— Конечно. Что ему сделается? — Соня сохранила отснятое,бросила телефон в сумку. — Пойдемте наверх, там перегоним в компьютер ипросмотрим. Сама не знаю, что получилось.

Москва, 1922

Валя Редькин жил один, в крошечной комнате туго уплотненнойквартиры на Сретенке. Он так ослаб, что Михаил Владимирович не решился везтиего туда, оставлять одного, и повез к себе.

Утром Валя крепко спал, Михаил Владимирович не стал егобудить, уехал в больницу, провел там весь день. Доктор Тюльпанов пытался узнатьподробности операции, уговаривал позвонить Бокию, сказать, чтобы ни в коемслучае не выпускали из тюрьмы Уфлиса.

— Операция самая ординарная, под гипнозом больная уснула,пуля повредила несколько брюшинных вен. Больная потеряла слишком много крови, вэтом вы, Николай Петрович, оказались правы. Спасти ее не удалось, — сухосообщил профессор, — звонить я никому не стану. Пусть там, на Лубянке, самирешают, кого сажать, кого выпускать.

— Обиделись, что я ушел? — вкрадчиво спросил Тюльпанов. —Подумали, я испугался, не хочу влезать в это?

— Перестаньте, Николай Петрович, честное слово, мы с вами негимназисты младших классов, чтобы обижаться, — поморщился профессор.