«Запонки, булавка! — догадался Агапкин. — Бокий говорил, чтоНижерадзе ничего не делает даром. Плечищи пиджака, верно, не только ватойнабиты. Пиджак слишком тяжелый. И штиблеты тяжелые. Что там, в каблуках, вподметках? А ведь правда, если бы Бокий сказал заранее, я бы с ума сошел отстраха и мог бы серьезно вляпаться. Я помню, как внимательно смотрел мне вглаза таможенный чиновник на границе».

— Вот твоя аптечная контора, — сказал князь, — ступай,дорогой, я тебя тут, в кафе, буду ждать.

В конторе Агапкина встретил молодой служащий, белобрысый,почти альбинос, с гигантским красным кадыком на тонкой шее и, согнувшись,странно приседая, провел в кабинет директора. Полный, краснолицый, с пышнымикайзеровскими усами, директор поднялся из-за стола, крепко пожал Федору руку,назвал его «господин комиссар Ахапкинс», признался, что сердечно радзнакомству, осведомился о здоровье господина президента. Федор не сразу понял,что речь идет о Ленине.

— Для нашей скромной фирмы большая честь обслуживатьправительство Российского государства. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобывыполнить заказ наилучшим образом. Но, сами понимаете, какие сейчас времена. Маркападает, цены растут.

Директор вздохнул, сложил брови домиком, изобразил печаль изасим передал Федора молодому клерку.

Клерк, склонившись над столом, долго, внимательнопросматривал список. Светлые волосы были густо смазаны бриолином, зализаны к затылку.Одна прядь косо свесилась на лоб.

Федор принялся листать рекламные буклеты. Чудодейственным,фантастическим, универсальным объявлялось все, от снотворного до бритвенныхлезвий. Зарябило в глазах от картинок и ярких кричащих надписей. Под стопкой буклетовпрятался толстый журнал. Стильное строгое оформление резко контрастировало спестротой буклетов.

Отличная бумага. Название «Остара» отпечатано готическимшрифтом. Вокруг рунические знаки, какая-то замысловатая эмблема: кинжал идревний солярный символ, свастика, в венце из дубовых листьев. Взъерошенныйкрасный орел, рядом пылающий факел.

На обложку были вынесены заголовки некоторых статей:«Предчувствие возрождения Германии. Германский дух обнаруживает себя в тайныхпосланиях. Евреи, раса без корней, из зависти проникли в германскую культуру».

Внизу страницы красовалась печать ордена тамплиеров. Двабосых рыцаря верхом на одном коне, с двумя копьями.

Федор тут же вспомнил плакат Агитпропа. На одном коне двабесполых существа в папахах, с одинаковыми кукольными лицами. Конь, в отличиеот скромного коня тамплиеров, снабжен шикарными лебедиными крыльями. Он скачетна фоне алой звезды. В нижний треугольник звезды, под копытами коня, вписанмаленький пылающий Кремль. Всадники держат в руках черное и белое знамя.Надпись гласит: «Знамя мировой рабоче-крестьянской коммуны». Сверху,полукругом, стандартный лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Плакат Федор увидел перед отъездом, на Брестском вокзале. Изапомнил его именно потому, что сразу возникла ассоциация с печатью тамплиеров.Там два рыцаря на одном коне символизировали аскезу. Злые языки связывалитесную близость всадников на печати со слухами о гомосексуализме, которымзаражен был таинственный монашеский орден.

Бокий, провожавший Федора, тоже остановился у плаката, долгомолча смотрел, потом усмехнулся, махнул рукой и сказал:

— Да нет, ерунда. Автор этой живописной аллегории вряд ли когда-нибудьслышал о тамплиерах.

Бокий к творениям Агитпропа относилсяснисходительно-иронично и, казалось, не замечал, как густо пронизаны онидревними сакральными символами. Факелы, молнии, колосья, рога изобилия. Радугагрядущего счастья. Окровавленная лапища голого пролетария, вскинутая вритуальном магическом жесте. Прометей, разрывающий цепи, Давид, попирающийГолиафа. Прошлое России, «старый мир», в виде черно-зеленых пауков и драконов,уничтожался алыми гигантами, раздутыми, словно клещи, напившиеся крови. Змейимпериализма кусал свой хвост. Багровый всадник в буденовке нанизывал надлиннейшее копье крошечные черные фигурки буржуев и царских офицеров. В нежнорозовый, как живая плоть, земной шар вонзался штык, по континентам растекалиськровавые пятна мировой революции. Серп, символ смерти, жертвенногокровопролития, пересекался с молотом, масонским символом власти и повиновения.И повсюду сияла звезда с золотыми лучами, масонская пентаграмма.

Сама мысль о том, что творцы Агитпропа сознательно используютязык древнейших сакральных символов, казалась смешной и нелепой. Но достаточнобыло внимательно взглянуть на плакаты, чтобы убедиться: да, используют, вполнеграмотно. Древний язык работает, воздействует на инстинкты, возвращает людей кпервобытному состоянию агрессивного и запуганного стада.

— Вы увлеклись «Остарой»? — вежливо осведомился немецкийклерк.

Федор действительно увлекся, не заметил, что молодой человекуже просмотрел список.

— Извините, — он отложил журнал и краем глаза успел прочитатьстроки, отпечатанные на обратной стороне обложки крупными красными буквами счерным теневым отливом:

«Вы блондин?

Значит, вы творец и защитник великой арийской цивилизации!Вы блондин?

Значит, вам грозит смертельная опасность! Поэтому читайте„Библиотеку защитников прав белокурого человека!“»

— Не извиняйтесь, если мне попадает в руки какой-нибудь изномеров, я обо всем забываю, не могу оторваться, — клерк, гипертрофированныйблондин, мечтательно улыбнулся, — история нордической расы таит в себе стольковеличия, руны завораживают, волнуют душу каждого, в чьих жилах течет арийскаякровь. Возвращение к истокам, память крови — вот что спасет Германию. Но дляэтого раса должна очиститься от грязных примесей.

Федор тут же вспомнил Радека с его категорическимутверждением: «Наследственность, кровь предков, память крови — вот чтоформирует человека».

Бледно зеленые глаза клерка подернулись влагой, голосвзволнованно задрожал. Федор никак не откликнулся на пылкий монолог, повернулразговор в деловое русло.

Половины запрошенных медикаментов на складе не оказалось, ицены выросли вдвое. Пришлось долго, нудно обсуждать, какие лекарстваобязательно следует заказать, какие можно заменить. В итоге условились, чтоФедор зайдет через неделю.

Он так спешил покинуть фирму, что забыл попросить пластырь.Пятки стерлись до крови. Хромая, он добрел до кафе, где ждал его Нижерадзе.

— Кушать хочешь, дорогой? — ласково спросил князь.

— Нет, спасибо. Выпью кофе и покурю.

Федор опустился на стул, достал папиросы. Солярный знаксвастики и влажный, чувственный блеск глаз аптечного клерка окончательноиспортили ему настроение. Пафоса борьбы он наелся в России, а вот, оказывается,тут тоже работают древние символы, зовут к борьбе.