После того как бригада «скорой помощи», приехавшая к шапочному разбору, увезла тело Махониной в морг — на месте преступления работала следственная бригада, — Марат вынужден был отвести Элю «домой». Жека не могла покинуть пост: смерть смертью, а билеты на вечерний сеанс распроданы — кино не отменишь. Баба Шура, вручив ему записку с адресом, справку с печатью и пять рублей и повертев перед носом искривленным пальцем с желтым ногтем (смотри, мол, чтоб без эксцессов!) — так что Марат почувствовал себя Мамочкой из фильма «Республика Шкид», которому доверили крупную сумму денег, чтобы проверить на вшивость, не хватало только несовершеннолетних с Барабулей во главе, которые бы отняли купюру, — велела отправляться на главпочтамт (это такая подкова против кинотеатра «Спутник»), чтобы дать срочную телеграмму, заверенную врачами «скорой», в Салехард. (Баба Шура, подсев в карету «скорой помощи», успела смотаться в морг, выпросить черновую справку о смерти, пригрозив скандалом: мол, у адресата большие связи наверху.) Мужу Ларисы Махониной позвонили, но с работы без телеграммы с вестью о смерти не отпускали; также проблематично было без заверенной телеграммы в разгар курортного сезона купить билет на самолет. На руках Тони и бабы Шуры оставалась Эля, которая вначале истерила, а потом замкнулась, перестав как плакать, так и разговаривать. В конце концов ей дали снотворное, и девочка уснула. Марат, вернувшись с квитанцией и сдачей, заглянув, увидел в зеркале, стоящем на столе, как она, свернувшись калачиком, спит на диване, — сестрица Алёнушка, вытканная на гобелене, пригорюнилась над ней.

Из нескольких фраз, которыми перекинулись баба Шура с внучками, он вдруг понял, что пропала мать Адика: ушла просить материальную помощь к директрисе, и с тех пор ее никто не видел. А ведь уже ночь на дворе! По маленькому телевизору, увенчанному рогатой антенной, который стоял в углу кухоньки, показывали «Кинопанораму», звук был приглушен до полной неразборчивости. Все трое собрались за общим столом — и его пригласили к ужину, — но Марат степенно отказался: мол, успел поесть по дороге. Он купил в длинной стекляшке-забегаловке пару пятикопеечных пончиков, щедро посыпанных сахарной пудрой, запив, по приобретенной во всесоюзной здравнице привычке, водой из фонтанчика, которая по вкусу равнялась юргинской минералке. Но к столу присел. И незаметно оглядевшись — ведь он ужинал здесь вместе с Адиком и Лорой в день прибытия, — Марат, ожесточенно грызя ногти, вновь подумал, что помещение полуподвала напоминает похоронную контору. На этот раз он решил, что такое впечатление создают искусственные цветы — и в главной комнате, и здесь: розы и тюльпаны из жатой цветной бумаги, воткнутые во все углы, странные для города вечнозеленых растений и парков непрерывного цветения. А усиливало и удесятеряло это чувство то, что оба тогдашних сотрапезника Марата были на сегодняшний день мертвы.

Чтобы его не приняли за ломаку, он разломил и съел невиданный фрукт, который оказался фигой, или, по-другому, смоковницей, или же инжиром сорта «баклажан», как представила плод Тоня: целое блюдо нежных, темно-синих луковиц, изнутри красно-зернистых, лежало на столе. Марат решил про себя, что инжир (даже сорта «баклажан») — это, конечно, не ирга в Юрге, но всё-таки.

— Никуда Раиса Яновна не денется, — брюзжала Жека. — Небось на Бзугу поехала, к родне. У сестры нет телефона — надо же сообщить о похоронах Адика.

— Так она туда и поедет! Они же поссорились, лет десять не разговаривали, — вскинулась баба Шура. — И она бы Колю послала, если бы решила сестру звать. Да и посылали на всякий пожарный случай человека к сестре: не была!

— А знаешь, весь наш полуподвал голыми слизнями отполирован? — внезапно обратилась Тоня к Марату так, точно хотела сказать что-то совсем другое. — Их тут столько по ночам — шагу некуда ступить! Да ты же ночевал у нас — неужто не видел?!

— Я, к сожалению, крепко спал и не удостоился, — с важностью отвечал Марат, которому не понравилось, что его втягивают в разговор.

— Что ты придумываешь! — рассердилась баба Шура. — Что люди решат: будто мы тут грязь развели, приваживаем всякую нечисть! Конечно, иногда они заползают, мы же ниже уровня земли живем, но совсем не так уж много у нас слизняков.

Тоня сидела на лучшем месте: в кресле с закругленной спинкой, с жестяным инвентарным номером на боку, — похоже, списанном из санатория, — пристроив книжку подле тарелки с гречкой, щедро политой мясным соусом. Она опять была набелена, — правда, меньше, чем днем, — и болезненно часто мигала подведенными под Клеопатру глазами. Сличив глаза сестер, Марат увидел, что они фактически идентичны: и форма, — кончики чуть приподняты к вискам, — и радужка. У него возникло подозрение, что и Тоня — тоже рыжая, веснушчатая до самых подмышек, но неизменно длинные рукава скрывают руки, а волосы… разумеется, она басмой красит, как некоторые надзирательницы в Учреждении, по донесениям старших узниц. Увидев, что Марат пристально ее разглядывает, Тоня, отложив книгу, принялась отвечать на его мысли, так что он вздрогнул:

— Задавшись вопросом, бывают ли у одной матери от одного отца разноглазые дети, я долго изучала вообще глаза и свои в частности и пришла к выводу, что есть только два типа райков, то есть радужек: прозрачные и темные — иначе говоря, серые и карие. А все прочие оттенки — синие, зеленые, желтые — зависят от освещенности, мнительного настроения и зрения наблюдающего за своим или чужим цветом глаз. У нас с Жекой глаза одного цвета, просто она открытая, а я скрытная.

— Сколько можно повторять: не читай за едой! И глаза испортишь, и желудок! — по-своему втемяшилась в разговор Александра Тихоновна. Тоня пререкаться не стала, но незаметно усмехнулась.

— А белила со временем могут испортить кожу, — «вредным» голосом сказала Жека, ткнув пальцем в щеку сестры и едва не попав в глаз.

Тоня отстранилась:

— Со временем кожа вообще слезет с черепа. А что дядя Коля говорит? Про пропавшую Раису?

— А что Коля дЗотов может сказать? — пригорюнилась баба Шура. — Завтра сына хоронить, а жену корова языком слизала.

— Как-то это всё-таки странно! — не поднимая глаз от книги, отозвалась Тоня. — Может, в милицию надо сообщить?

— Да ладно: найдется. А то… совсем уж будет: не кинотеатр, а какой-то замок Ашеров, который вот-вот, под гром и сверкание молний, развалится, — кивнула Жека на книжку, которую читала Тоня, и, встав за ее плечом, замогильным голосом продекламировала: — «…я увидел, как рушатся высокие древние стены, и в голове у меня помутилось». Но вот кто нашу Лору зарезал? И зачем? Кому она мешала?

— Нет зрелища унылее на свете, чем отцветающая потаскуха, — подняла глаза от книги Тоня, а баба Шура воскликнула:

— Кто, кто?.. Кто Адика отравил, тот и Лору на тот свет отправил. Рана-то сквозная была — это ж какое лезвие должно быть у ножа! И какая силища у убийцы! Думаю, что Юсуф это, больше некому! Говорят, и с Адиком у него какие-то нерешенные денежные вопросы имелись, и бабу не поделили: всё одно к одному! А после приревновал к какому-нибудь шаромыге, — Александра Тихоновна покосилась на молчащего Марата, — она куры-то каждым штанам строила, вот и пришил ее джигит! У них это быстро — и у шапсугов, и у зэков! Не усну этой ночью — до того боюся, до того боюся!