как Квазимодо его ударил кулаком в лицо. Валенов пошатнулся. Глава повредил запястье. Криков было…

Через полчаса Квазимодо вернулся в гостиную с бабой Соней. Все это время группа провела, не перемолвившись ни словечком. Егерь контролировал каждое движение, каждый звук. Он даже забыл, что Роман на поле повел себя с ним по-человечески. А Валенов решил действовать. Сел за стол, в кресло, на котором ранее сидел глава поселка, налил себе, не спросив разрешения, две стопочки армянского коньяка, и приготовился к разговору. Правда, ноги у него тряслись. Причем не от ожидания выяснений отношений, а из-за того, что он находился в окружении почти всех туристов, у которых к нему, как к руководителю, накопилось не меньше вопросов, чем у него к самому себе.

Но вопросы ему задавать группа пока боялась. Все — таки стояли-то все под дулом карабина егеря Франка Эйнштейна.

В комнату вошел Квазимодо. Взгляд серьезный, королевский, деловой.

— Рассказывай, Эйнштейн, что случилось? — спросил он и сел не на свое кресло, а подальше от Валенова — на табурет у камина.

В этот раз егерю не хотелось много говорить.

— Он мой дом сжег. Он — один из них! — егерь показал на Тощего.

Квазимодо открыл рот, чтобы ответить, но его прервал Барсик.

— Извините, что прерываю, господин главнокомандующий войсками Закуса, но смею сообщить, что это не полный состав банды, — церемонно произнес мальчик.

— Что этот малой себе позволяет? — возмутился егерь. — Как он с вами разговаривает!

Бабка же и Квазимодо не отреагировали, словно дерзкая речь мальчишки — обычное явление.

— Вы к ним в лагерь послали мужика с вилами, — продолжил тот, — зря! Самый большой из них, на зомби похожий, дал мужику пощечину и отправил в нокаут. Бедняга даже слова сказать не успел!

Баба Соня приподняла бровь.

— Мы пытались уговорить его пойти с нами, но он схватил меня, привязал к дереву, сунул в рот яблоко и ушёл в палатку! — продолжил рассказ Барс.

— Это бесполезно, — вставил Роман, — мой вам совет — оставьте Могильникова в покое…

— Мы понимаем, что доставили вам немало проблем, но давайте уже придём к какому-нибудь консенсусу и не будем тратить ни ваше, ни наше время? — перебила Романа Элина.

Кира ткнула её в бок, намекая, что сейчас ей бы лучше помолчать.

— Страх вы совсем потеряли, черти! — занервничал егерь. — Предлагаю их в темницу на недельку посадить, пусть подумают!

— Рот закрой! — рявкнула бабка.

Квазимодо сидел молча, хотя обида на себя самого из-за такого нелепого поступка, как удар в лицо пленному, одолевала его. Решил съесть шашлык, а шашлыка и нету. Ближе всех к его тарелке сидел Роман, ему, естественно и досталось.

— Мало того, что ты привел на мою территорию дикарей, мало того, что ты сорвал мне свадьбу, украл у меня невесту, а твои люди разгромили половину поселка, так теперь, — встал из-за стола Квазимодо, — теперь ты еду с моего стола воруешь! Как у тебя наглости хватило?

Валенов опешил.

— Чего? — осторожно произнес он.

— Это кот мясо стащил! — вмешался Эдкевич, но глава его словно не слышал.

— Парень, ты кто? — спросила Кира у Эдкевича. Остальные девушки тоже обратили на него внимание.

— Серьезно, а кто ты? Не помню, чтобы ты с нами был! — поддержала Киру Элина.

— Да что вы на самом деле? — занервничал Эдкевич. — Я все утро Роману Александровичу пытался доказать, что я ваш! Теперь ещё и вы! Сговорились что ли?

Квазимодо заорал и набросился на Романа с такой яростью, что красная галоша слетела с его ноги и приземлилась на стол.

Балаган, однако… — Барсик не выдержал, вздохнул и вышел из дома.

— Тихо! — заорала во весь голос баба Соня.

Все замолчали, кроме Романа и Квазимодо.

И тут одновременно произошло несколько событий…

Тощий чихнул. Егерь случайно нажал на курок и выстрелил в стену. Роман успел оттолкнуть главу, схватил табурет за ножки и принялся им размахивать, защищаясь. В конечном итоге, Квазимодо заехал больной рукой, пострадавшей ранее в драке, по табурету.

Лея зарыдала. Тощий, нервная система которого еще не до конца излечилась после употребления отравленных грибочков, упал в обморок, повалившись на стену. Висевшие на стене часы от таких вибраций свалились на голову бедной Юлианы. Они были не столь тяжелыми, сознание девушка не потеряла, но визг… Он, как кусок разбитого стекла вонзился в уши всех присутствующих. Затем последовала истерика и обвинения во всех бедах Романа. Переизбыток эмоций, в конечном итоге, отправил Юлю в обморок. Баба Соня успела, к счастью, подхватить несчастную и уберечь ее от удара головой об угол стола. Эдкевич, ошалевший от того, что его не узнают, не обратил внимания на выстрел, а думал только о том, почему его не помнят?

Кира на неожиданный выстрел егеря отреагировала агрессивно — набросилась на него с кулаками и воплями: «Кто-то мог погибнуть!»

Баба Соня успела схватить подушку с одного из стульев, и бросила ее в девушку. Затем она отобрала у егеря карабин и ударила прикладом ему по ноге.

— Кретин! Ушёл отсюда, чтобы глаза мои тебя больше не видели! — крикнула в сердцах Соня Бельмондо.

— Чокнутая семейка! — сквозь боль выговорил егерь. — Я не уйду отсюда, пока они не ответят по заслугам за то, что сделали с моим сараем! Этот идиот, — егерь указал на Тощего, — сжег мой дом! Последние слова мужик выделил интонацией.

Баба Соня на мгновение задумалась, затем нагнулась к нему и шепнула что-то на ухо. Тот замолчал, злобно посмотрел на Мишку, поднялся, вытер лицо салфеткой, которая лежала на столе и, прихрамывая, направился к выходу.

В этот момент в дом зашла Нина. Она улыбалась. Словно и не было обиды на слова Валенова. Увидела, что возле окна друг против друга стоят ее обидчик и ее жених. Роман держал перед собой табурет ножками вперед, Квазимодо держал в руке шампур, с висящим у основания кусочком шашлыка и плясал, как на фехтовальной дуэли, стремясь поранить соперника. Нина подошла к жениху, обняла, надеясь успокоить.

Лея в это время смотрела на Тощего, лежащего без сознания. Ей было безумно его жалко! Хотелось обнять и приласкать, но обида оказалась сильнее, и девушка отвернулась от Мишки, скорчив угрюмую гримасу.

Помог ему Эдкевич. Сергей усадил Тощего за стол, взял небольшую вазочку с осенним букетом, в которой еще оставалось немного воды, смочил руки и потер Мишкины виски. После — вылил остатки воды из вазы ему за шиворот, Худогубкин ожил.

Спустя некоторое время все успокоились, уселись за стол. Стоять осталась лишь баба Соня, она, кстати, только что дала распоряжение кузнецу и