Особенным. Чувственным. Пошлым.

Я бы, конечно, с превеликим удовольствием трахнул эту Соню. Трахнул во все ее сладкие щели. А в том, что они исключительно сладкие, сука, сомнения не возникает.

Но, блядь… Я же не дебил. Знаю, что она вот так сходу не даст.

Ну, то есть… Не даст в принципе.

Такие целками замуж идут, чтобы потом несчастному, который ебанется ее окольцевать, изредка, сугубо под покровом ночи позволять разок-второй, за великую благодарность вмочить свой грешный хуй в ее священный грааль.

Так какого черта она здесь делает?

– Почему ты молчишь? Я спросила, как тебя зовут?

Да потому что мне похрен на то, что ты спрашиваешь. Потому что мне похрен, как ты на меня смотришь. И, безусловно, похрен, что ты обо мне думаешь.

Просто…

Говорят, у мужчин таким образом работает психика, что они у каждой женщины высматривают признаки интереса, получив которые, решают: делать ли шаг на сближение.

У Богдановой я не то чтобы вижу какие-то признаки… Я вижу с ее стороны так много всего, что мне тупо стремно становится. А больше всего от того, как на этот фейерверк отзывается мое собственное гребаное нутро.

«Как за своей…»

Радары сбивает неожиданно.

Она шагает ко мне, очевидно, посчитав, будто я из-за музыки ее не слышу. Я совершаю судорожный вдох. И все, блядь… Внутри меня заваривается какой-то ебанутый коктейль.

Я даже не пытаюсь тормознуть процесс.

А она… Эта идеальная порнушная Соня ко всему прочему вдруг прикладывается ладонями к моей груди, чтобы приподняться и дотянуться губами до уха.

– Если ты правда от Чарушина, отвези меня, пожалуйста, домой.

Меня с искрами шарахает током. От макушки и до самых, мать вашу, ног гудящей вибрацией какая-то аномалия проносится.

Домой? Пути открыты?

Не ощущаю препятствий. Берегов не вижу.

Рассудок подыхает. Земля ему пухом, блядь.

Из-за моей потерянности Соня замечает меня первой. Но своим вниманием, очевидно, достаточно быстро выдергивает меня из воспоминаний. И едва я смотрю на нее, меня накрывает с утроенной силой. Грудь буквально разрывает на куски от гребаных чувств. И единственное, что я могу сделать, чтобы сдержать стон и те странные слова, которые рвутся за ним, прижаться к Сониному рту, как источнику своего спасения.

Но целую ее, как безумец, без каких-либо шансов на исцеление. Иначе свои чувства выразить неспособен.

А их ведь так много.

Их, мать вашу, так много, что в одиночку их носить я уже не могу.

33

Я хочу быть с тобой всегда.

© Александр Георгиев

– Лена, Катя, Алла, Вера, Инга, Антон, Костя, Олег, Лёня, Серега… А это Саша, – представляет Соня меня своим, как я понимаю, сокурсникам. Я даже не пытаюсь сосредоточиться на их лицах. Смотрю только на нее. Она тоже задерживает на мне взгляд. Понять не могу: то ли колеблется, то ли просто смущается. Выразительно вдыхает и все же, сверкая радостно глазами, выдает: – Мой парень.

Озвучив это, смеется. И какую-то заразительную уверенность ловит. Я ее подхватываю, как вирус. Пока Соня куражится, кивая в такт звучащей в зале сопливой песне, абсолютно неосознанно расплываюсь в улыбке.

– Мой, – дожимает она, пользуясь тем, что в треке аккурат то же слово на повторе заряжают. – Мой.

Ее губы все еще выглядят припухшими. После того как я целовал ее, не прошло и пяти минут. Но я снова хочу это сделать. Поднимаю руку, которая лежала у Сони на плечах, выше. Сгибая в локте, подгребаю к себе. Наклоняюсь и просто прижимаюсь к ее рту. Вроде все взрослые люди, реагируют адекватно. По крайней мере, обходится без улюлюканья, которое стопудово выдал бы тролль Тоха.

Хотя, должен признать, мне все ярче похрен, даже если я теперь реально выгляжу как втрескавшийся по уши. Я здесь не для того, чтобы производить на кого-то впечатление. Да и вроде как закопал репутацию хладнокровного ублюдка, еще когда потащился за своей мечтой в деревню. Так что поздно, Жора, пить Боржоми.

Нравится, как Соня тянется ко мне, как кладет на мою щеку ладонь, как охотно задерживает наш контакт.

Даже если бы она не говорила, что любит меня, сейчас я бы это точно понял. И от этого четкого осознания так горячо в груди становится, что без чувственной дрожи выдержать невозможно.

Я ведь все еще на повышенных. Воспоминания всколыхнули адское пламя желаний, которые я себе на протяжении года запрещал. Теперь я могу позволить себе все. Абсолютно все. Но суть, как оказалось, не в том, чтоб нагло жрать кайф, а в том, чтобы растягивать удовольствие. Наслаждаться каждой секундой.

В моей груди вместо сердца – барабанная установка. И выдает она такой концерт, что Линки[1] бы позавидовали. Весь костно-мышечный корсет гудит и трещит. Но меня это давно перестало пугать. Я даже допускаю мысль, что был ослом, отпустив Соню год назад.

– Если ты правда от Чарушина, отвези меня, пожалуйста, домой.

Богданова опускается с носочков на полную стопу, и я вдруг понимаю, что она на самом деле не прикасалась ко мне. Ее ладони зависли в воздухе напротив моей груди, очевидно, в расчете удержаться только, если она утратит равновесие. Но целенаправленно Соня меня не трогала. Разрядами тока меня пробило на расстоянии.

Допираю это и охреневаю еще больше.

С ней что-то нечисто. С ней что-то не то. С ней что-то неправильно.

И она, мать вашу, избегает физического контакта. Ну да, Священный Грааль. Как я мог забыть? Идиот.

– Поехали, – грубо бросаю ей и направляюсь на выход, заставляя в одиночку прокладывать путь через толпу.

Я бы мог взять ее за руку. Понимаю, что мог бы. Однако обмусоливать, по каким причинам с моей стороны это допустимо, нет смысла. С ее ведь – запрещено. А я привык брать то, что мне сами дают. При условии, что возникает ответное желание. Но никак не утруждаться, прикладывая слишком явные усилия.

Я бы мог отказаться ее везти. Да, скорее всего, так и было бы, не повесь Чара мне ее на шею. А так закину святую непорочность домой и, вроде как, свободен.

Быстрее бы избавиться от нее. Угу, быстрее бы… Задерживаю взгляд на ее шее, когда она тормозит перед пассажирской дверью моей тачки. Темно, а я отчетливо вижу, как бьется пульс.

И снова приходится вспоминать, что пил, пока торчал у Фили. Да реально ничего! Даже от безалкоголки отказался. Какого хера со мной тогда