– Я их быстренько постирала, а потом пришлось сушкувключить, иначе они бы до завтра сохли! Ну, теперь, конечно, их придетсявыбросить, но до своей гостиницы ты, в принципе, доехать сможешь.

– Спасибо.

Старательно не глядя в направлении ванны, в которой онсидел, Катя пристроила брюки на вешалку для полотенец, потом подумала ипереложила их в плетеное кресло, стоявшее перед зеркалом. И, кажется, дажекакую-то пылинку смахнула.

Она чувствовала себя очень неловко, и это было оченьпонятно.

– Ты сможешь сам вылезти или тебе помочь?

– А что, уже надо вылезать?

– Глеб, ты сидишь здесь почти час. Это большая нагрузка насердце, тем более что тебя… ты плохо себя чувствуешь!

– Я не плохо себя чувствую! Меня просто избили, как щенка, –поправил Глеб скрипучим голосом.

В горячей воде боль как будто отпустила, спряталась, далаему некоторую передышку. Невесомое разогретое тело немного успокоилось, но,исходя из своего опыта, Глеб точно знал, что, как только он выберется из ванны,боль, как старая подруга, вернется в ребра, бока и череп и не отпустит ужедолго. Если повезет, он промается несколько дней. Если не слишком повезет –несколько недель.

– Вылезай, а? – помолчав, попросила Катя. – Так долго нельзясидеть.

– Хорошо.

– Что – хорошо?

– Я вылезаю, и так долго сидеть нельзя.

– Тебе помочь?

Конечно, нужно отказаться. Еще не хватает, чтобы она волоклаего, голого, из ванны! Впрочем, она уже волокла его в машину, потом в квартиру,потом снимала с него носки, потому что сам он никак не мог нагнуться. Онаснимала с него носки, а он смотрел на ее спину – синенький свитерок немногозадрался, обнажив полоску бледной кожи, и какие-то кружевца виднелись из-подджинсового ремня, и Глеб поначалу рассматривал эти кружевца, а потом устыдился.

В конце концов, он раненый боец, да не просто раненый, апроигравший бой вчистую, так сказать, потерпевший сокрушительное поражение,чему она была свидетельницей! И ему было стыдно, что он проиграл, а она виделаего после поражения, как бы глупо это ни звучало.

И еще – он знал ее, когда ей было двенадцать лет, и онивместе рассматривали муравья, свесившись со скамейки и сосредоточенно сопя, икрошили ему булку, и заклеивали Катину коленку, и все это не позволяло емурассматривать ее голую спину, а тем более завлекательные кружевца!..

– Глеб, тебе помочь или сам выберешься?

Конечно, нужно отказаться!.. Но он понятия не имеет,выберется сам или нет! Никто не бил его уже много лет, и он позабыл, как этобывает. И сейчас не знает, послушается его тело или подведет.

Чертов таможенный чиновник, я тебе устрою красивую встречудвух закадычных друзей!..

Глеб заворочался в воде, как морж. Немного пены выплеснулосьна пол, на беленький коврик с какими-то оборками, постеленный возле ванны, иГлеб виновато посмотрел на Катю.

– Ничего, – тут же сказала она. – Ты, главное, вылезай, а япотом все уберу.

– Если сам не справлюсь, я тебя позову, – сказал он сердито.

Ему не нравилась ее готовность ухаживать за ним. Ончувствовал себя униженным. Да и вообще за ним никогда в жизни никто неухаживал, и он понятия не имеет, что нужно делать в ответ на ухаживания!Благодарить? Кланяться? Не замечать?

Катя моментально выскочила из ванной и дверь за собойприкрыла, так, чтобы он не сомневался – она не подсматривает.

Кое-как, помогая себе руками, он вытащил себя из ванны ивынужден был какое-то время постоять, держась рукой за стену. От горячей воды,а может, от побоев, в голове шумело и в глазах все как-то странно плыло.

Вода текла с него на коврик с оборочками, и, переступивбосыми ногами, Глеб подумал, что все в этой огромной ванной с окном, плетенымикреслами, старинным торшером, со штучками на мраморном столике под зеркаломкакое-то очень женское, пожалуй даже девичье. Никакого присутствия мужа здесьне ощущалось, хотя в фарфоровом китайском стаканчике стояли две зубные щетки ина вешалке висел полосатый халат, явно мужской.

Странное дело. Или они давно не живут вместе?..

…Вроде живут, она же тогда, в гостинице, говорила что-томаловразумительное, мол, этот самый муж хочет ее убить из-за этой самойквартиры, и прижимала к сердцу портфельчик, а Глеб стоял над ней и с каждойсекундой злился все больше.

Он ушел бы от нее и ее портфельчика, если бы мог. Но онникогда не мог оставить ее пропадать, он должен был мчаться, спасать, тащить еев укромное место и там ухаживать за ней – коленку заклеивать, к примеру.

Впрочем, в этот раз роли изменились. Спасением занималасьона. Если бы он тогда, в гостинице, ушел от нее, не оставив номер своеготелефона, если бы она не стала ему звонить, если бы не помчалась на выручку,еще неизвестно, чем бы кончилось дело!

– Да брось ты, – сам себе сказал Глеб Звоницкий. – Всеизвестно. Ты бы там до сих пор лежал, под тем кустом!

Ну, таможенный чиновник, устрою я тебе «Танец с саблями»композитора Арама Хачатуряна!..

– Глеб, – пропищала Катя из-за двери. – Ты как там? Жив?

– Да.

– Тебе помочь?

Опершись ладонями о мраморный столик со штучками, Глебнекоторое время подышал открытым ртом, чтобы ребра приладились друг к другу. Наглаза ему все время лезли две зубные щетки в стаканчике.

Итак, значит, муж, который хочет ее убить, – не выдумка. Аподругу, между прочим, уже убили.

Какая-то ерунда. Ерунда какая-то.

Надеть брюки он не смог, конечно. Погружаться в мужнин халаттоже было выше его сил. Запакованный новый халат остался где-то в гостиной.Кряхтя, Глеб нагнулся – ребра цеплялись друг за друга и не давали дышать, –поднял с пола полотенце и замотал в него некоторое количество собственноготела. Как мог, так и замотал.

В голове стучало, и этот стук мешал ему думать.

– Глеб, ты там как? Не упал?

– Нет.

– Что? Я не слышу!

Он распахнул дверь ванной, чуть не ударив ее по носу.

– Господи, какой ты красный! Тебе бы полежать. Давай, я тебяпровожу на диван, а?

И она взяла его под руку. Он был весь мокрый, от жары и отусилий, которых теперь требовало каждое, даже самое незамысловатое движение, ито, что она ладонью чувствует, какой он мокрый, было ему неприятно.

Пристроив его на диван, она куда-то убежала и черезнекоторое время вернулась с подносиком. На подносике был стакан и запотевшаябутылка зеленого стекла.