– Здрасьте… товарищ… Джон.

– Ха-ха-ха, – Джон залился весёлым смехом. – Товарищ! Это хорошо! Это конспирация. Ценю ваш юмор, Михаил Викторович. Пройдёмте в дом. Нам есть о чём поговорить, надеюсь.

После подробного доклада о проделанной работе, Буйнов кряхтя и переминаясь, всё же выдавил:

– Тут, вот какая петрушка… Даже не знаю, как сказать.

– Вы насчёт денег, наверное? Отчёт подготовили…

– Да. Подготовил. Вот. Я пока из своих личных, как вы сказали… потратил. Надеюсь на понимание… – опальный чиновник протянул аккуратно подготовленный отчёт.

Изучив тщательно и досконально бумаги, Джон Смит, выпятив нижнюю губу, одобрительно кивал головой:

– Великолепно! Чудесно! Школа! Ничего не скажешь. Теперь я понимаю, почему все ваши нефтяные миллиарды таяли, как снег на печке. Ха-ха-ха… Для первого раза принимаю как шутку, – и разорвал отчёт на мелкие кусочки. – Второго раза не будет. Это, надеюсь, ясно?

Ярый оппозиционер стоял, как нашкодивший первоклашка, прикрыв глаза и продолжая переминаться с ноги на ногу.

– Так вы же сказали, что это лично мне… Когда дали… – задёргал губками Буйнов.

– То, что вы деньги пропили с соседями – я знаю. А хотите списать на представительские… Нехорошо… Ну, немного бы списали. Но не такую же сумму! Ваша, как это у вас говорят – «замачка», или заначка – под третьим кирпичом печки – не надёжна, – Джон достал из кармана пачку купюр и протянул Буйнову:

– Вот… это уже на дело. Эти деньги вы должны поделить поровну между новыми завербованными вами оппозиционерами.

– Как?

– Так. Работа проделана, люди завербованы, но их нужно подогреть. Теперь о деле. Вернёмся к нашим овечкам…

– Баранам.

– Да-да, всегда путаю.

Они просидели почти до обеда. После разговора – Джон ушёл куда-то за пределы кооператива. И тут Буйнова словно током передёрнуло. «Ба! Да как же он незамеченно пробирается? Ведь, наверняка за нами следят! Идиот! Точно – провокация. И думать нечего. Скорее – доложить».

Когда Гопта рассказал о готовящемся заговоре своему знакомому и председателю хозяйства Саше, бывшему полковнику ГРУ, тот хмыкнул, скривив угол рта, и сурово сказал:

– Всё под контролем. Никому не болтать. Работайте. Что он имел в виду? Работайте… Главное, однако – доклад прошёл, а значит – ответственность с себя снял. Подожду ещё, решил Гопта.

Буйнов и Бездорожный по очереди спрашивали у Гопты про знакомого Полковника. Так про между прочим. Степан Степанович хитро подмигивал, изображая загадочную осведомлённость и значимость, и кивал головой. Он многое видел, руководя ЖКХ города. Уяснил главное – молчание золото.

– Что? Не говорить пока? – спрашивали по очереди завербованные.

– Он всё знает. Контора веники не вяжет… Вона оно как… – подмигивал Гопта. Ситуация становилась запутанной. И руководство в лице председателя намекает, что в курсе вербовочных дел. Интересно и непонятно. Но это и успокаивало заговорщиков. Раз доклад поступил, а мер не принято, значит… А вот тут вариантов было множество. И все выжидали. С одной стороны можно стать героическими участниками великого разоблачения заговора. А с другой стороны – вдруг и этот председатель заодно с Джоном?

Такова история появления борцов за свободу и создание тайной организации «Возрождение».

Роммель был не только в курсе всего происходящего… Но об этом позже.

После представления Егора и Толяна членам подпольной организации «Возрождение» статус организации вырос… особенно в глазах её руководства.

Раньше, до появления боевого отряда, они были просто кучка, а точнее, горстка болтунов, а теперь – настоящий боевой потенциал в руках… А вот тут была загвоздка. Бывший мэр, бывший замминистра и бывший работник ЖКХ до конца не определились – в чьих руках находится их организация. Все в душе надеялись на успешное завершение авантюры. Либо они получат приличные деньги и тут же с ними смоются, либо – не дождавшись таковых – отправятся «куда следует», дабы со всей чистотой души истинного патриота раскрыть тайный заговор, участником которого каждый стал «исключительно из соображений внедрения в преступную среду с дальнейшим её подрывом изнутри».

Схемы ведения двойной, а порой и тройной игры были привычны ещё со времён службы «на благо и за совесть», как любили говорить на собраниях и совещаниях. Крутились – о-го-го… Так что – не привыкать. Надеялись – либо так, либо эдак, а всё равно в накладе не останутся. Никто всерьёз не верил на переворот и приход к власти. Все прекрасно понимали свою мелочность и нефактурность для дел подобного масштаба.

Советовались с Гоптой, как товарищем Полковника, на которого возлагали надежды.

– Всё под контролем. Работайте, – отвечал бывший работник ЖКХ, или в народе – король говна, воды и пара.

И все продолжали ждать денег, заданий и окончания всего этого переполоха.

Меж тем наши беглецы – Егор с Толиком, после представления их активу тайной организации, поселились в доме у одного из активистов, свободного художника Севы Протестантова. Фамилию он себе придумал сам, найдя в ней и крик души, и протест мысли, и вдохновение буйства нереализованного таланта. Рисовал он, откровенно говоря – ужасно. Нигде не учился этому. Но его знаменитые инсталляции и перформансы – будоражили обывателей своей вульгарностью и явной извращённостью. Ещё до перемен в стране в сторону «наведения порядка», Сева искрил. То он нарисовал гигантский красный фаллос на одной из стен, ночью, прямо в центре столицы, усадив на него голым задом толстую бабу в красном платке и с серпом в руке. Надпись рядом гласила: «От работы – ни на шаг!». То вывалил прицеп коровьего навоза у двери в мэрию, украсив кучу ярким и красочным плакатом «Не пугайтесь, заходите – мы тут давно живём». Прибывшие на работу чиновники среднего звена, закрывая носы и брезгливо обходя коровье дерьмо – никак не желали последовать призыву Севы и зайти. А приехавший наряд полиции ходил вокруг художника, брезгливо соображая – «Как его задержать?». Художник Протестантов сам изрядно вывозился в навозе, и стоя по щиколотки в коровьем дерьме, декламировал свои стихи, призывающие кого-то одуматься, кого-то покаяться, а кого-то удалиться. Ну, удалиться, допустим – решили все, за исключением озадаченных блюстителей правопорядка. Они искали кто багор, кто верёвку – вытащить из навоза художника – поэта. А Сева орал душераздирающе, с надрывом свои вирши:

Некоторые немногочисленные прохожие, думая, что идёт съёмка фильма – пытались приблизиться к Севе, изображая заинтересованность и ища камеру, которая ведёт съёмку. Съёмку не вели. Времена уже начинались серьёзные, и все каналы – подотчётные бюджету. Несколько чудаков-студентов снимали на незапрещённый тогда ещё телефон, но в интернет запись не попала. Эпоха контроля уже набирала обороты. Его всё же увезли. Вызвали отряд золотарей, которые молча, покуривая в пожелтевшие усы, выволокли Севу из дерьма и отвезли по просьбе полиции, на мойку автомобилей, где и обмыли героя протестного движения, прямо со шланга. Позже художник, отсидев пятнадцать суток за навоз – выкинул ещё один номер. Он, сняв с себя всю нижнюю часть одежды, зашёл в ГУМ и пристегнул своё хозяйство амбарным замком к одному из лестничных ограждений. Ключ – проглотил. По крайней мере, так заявил сам Сева. Пока думали да гадали – его пристёгнутое хозяйство распухло и стало отдавать в синеву. Художник испугался и стал умолять помочь ему. Дело решилось не скоро. Его вместе с куском ограждения доставили в… одну из автомастерских, где и провели операцию по освобождению.