и чтить тебя, — он ещё раз с удовольствием погладил переплёт подарка. — Это богоугодное дело, нужное для всего народа, для его просвещения. Я вот, стыдно признаться, многого ещё не читал, не было у нас в Пафнутьевом достаточного разнообразия книг. А у вас тут глаза разбегаются, когда вижу, сколько их, не знаю, за что и хвататься. Что бы ты в первую очередь посоветовал?

— Есть тут у нас сборник, который редко где встретишь. В нём обширные выписки из «Палеи», например, «Шестоднев» — повествование о сотворении мира с толкованиями и рассказами о явлениях природы, есть изложение теории Гиппократа — о живой природе и медицине. Ты ведь, как я помню, интересуешься медициной? В сборниках много советов, как лечить болезни разные, какие травы при этом использовать, какие заговоры. И ещё обязательно почитай статьи о всемирной истории — «Хроники Арматола» — о Римской империи от Ромула до Константина Великого, «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия, рассказ Плутарха о греко-персидской войне, — Ефросин замахал рукой: — Да ты меня не спрашивай, я как начинаю о книгах говорить, остановиться не могу, всё мне кажется важно и интересно, всё надо непременно прочесть и знать. Теперь с нетерпением жду, когда попаду в Троице-Сергиевское книгохранилище, там тоже, говорят, имеется не менее трёхсот сборников разных.

— Жаль, конечно, брат, что ты уходишь. Мне радостно было видеть тебя, говорить с тобой, жаль, что мы после Ниловой пустыни мало встречались.

— Да я снова, не разгибаясь, за писаниной сидел. Бог даст, ещё свидимся. Я думаю, что вернусь сюда скоро, тут ведь дом мой.

— Мы, наверное, тоже к зиме домой отправимся, пора уж.

— Ничего, мир тесен, в другом месте встретимся.

Товарищи по-христиански трижды облобызали друг друга и распрощались.

Рано утром следующего дня Ефросин отбыл из Кириллова монастыря. Иосиф лишь мельком видел его на утрене. А потом вспоминал его речи, его беспокойный характер, их сложные и длинные беседы в Ниловой пустыни. Он продолжал работать на мельнице, где разгружал и ссыпал в жернова тяжёлые мешки, а потом выгребал и таскал муку, становясь порой похожим на белого деда. На улице разгулялось настоящее жаркое лето. В один из июльских дней, когда старое зерно уже заканчивалось, а новое ещё не поспело, работы на мельнице было мало, мельник отпустил помощников-иноков отдыхать.

Радуясь солнцу, теплу и свободе, Иосиф не спеша один двинулся к обители. По пути залюбовался природой. Прав был зимой казначей Антоний, говоря, что места тут чудесные. Чистая вода, которой тут было в изобилии в реках и в озёрах, яркий зелёный лес и высокая сочная трава, которые благодаря обилию влаги долго оставались свежими и яркими, щебет птиц — всё радовало глаз, создавало благостное настроение.

Неожиданно Иосифа потянуло в храм, который должен был теперь пустовать. На душе впервые за много месяцев царствовала светлая радость и доброе предчувствие, будто Господь наконец-то обратил на него внимание, простёр над ним свою благодатную руку. Давно не было ему так хорошо.

С нарастающим волнением приблизился он к храму, поднялся на ступени паперти, вошёл внутрь, будто делал это впервые, два монаха, готовившиеся к обедне, молча прибирались в приделе.

Иосиф прошёл к алтарю, туда, где на своём почётном месте по правую сторону Царских ворот над киотом мерцал образ Спаса Нерукотворного с двумя ангелами в золочёных чеканных венцах. Вспомнил Иосиф наставления Нила и постарался отрешиться от всего мирского, мысленно воззвал к Господу:

«Отче наш, сущий на небесах!»

Двумя перстами совершил крестное знамение и почувствовал, как следом за рукой скользнула по телу тёплая волна и сладостно отдалась в душе. «Вот оно! — пронеслась мысль, — вот оно, давно уже не испытанное ощущение!» Он продолжал шептать слова, сдерживая дыхание и с каждым словом отсылая вверх, ко Всевышнему, свою энергию и мысленный вопль о помиловании. Что-то промелькнуло в Спасовых глазах, будто он прислушивался к голосу молящегося. Они сделались напряжёнными и внимательными.

«Да святится имя Твоё!»

Лик Господа смягчился, глаза Его ещё более потеплели. Он внимал Иосифовой молитве. Он ободрял его. Может быть, это было действие загадочных церковных оконцев, но эта мысль лишь на мгновение отвлекла его от главного, от молитвы, она показалась теперь абсурдной и даже кощунственной. Нет-нет, это именно ему посочувствовал Божественный Лик, это его молитве внимает Всевышний.

«Да прииде Царствие Твоё!»

Иосиф почувствовал, как душа его переполняется блаженством, от избытка чувств слёзы выступили на глаза.

«Да будет воля Твоя на земле, как и на небе!»

Радость, счастье захлестнуло его, он ощутил себя летящим на облаке, в сиянии тепла и света, и восторг, и любовь переполнили его душу. Это было то, что отцы Церкви называли Божией благодатью, это было то, о чём молил он Всевышнего последние полгода и что, казалось, потерял навеки. Это говорило о прощении, о милосердии Спасителя.

Продолжая сдерживать дыхание, он мысленно произносил слова молитв, но вскоре сбился, точнее, не сбился, это было невозможно, по причине его прекрасной памяти. Нет, он говорил Господу какие-то новые, свои, исходящие из глубины души слова в незнакомом прежде сочетании, и тёплые слёзы счастья и благодарности текли по его щекам.

Он не знал, сколько времени длилось это блаженство, он очнулся, когда в храм начали стекаться иноки к обедне. Иосиф отошёл от алтаря на своё обычное место в глубине храма, откуда было видно лишь часть чудесного образа Спасителя, но и оттуда, издали, ощущал он Его тепло, Его благодарность. В общей молитве уже не было того яркого и сильного чувства, которое пережил он только что наедине со Всевышним. Но он продолжал ощущать радость от молитвы, Божия благодать не покидала его во всё время обедни. Полноценная иноческая жизнь вернулась к Иосифу, он был счастлив. Весь оставшийся день он посвятил лишь молитве и благодарению Господу.

Глава IX

ЗНАМЕНИЕ

После почти полугодового отсутствия в Москве и вынужденного воздержания страсть у Иоанна к собственной жене вспыхнула с новой силой, и он вот уже несколько месяцев испытывал истинное удовольствие от свиданий с ней. Она была счастлива этим обновлением его чувств и стремилась всячески подогревать их. Первое время старалась даже не вспоминать свои обиды, того, что не писал ей из Новгорода о победах, ставя мать и пасынка гораздо выше её. Делала вся для того, чтобы доставлять мужу одни лишь удовольствия.

Возможностей и талантов у неё для этого было предостаточно. То она устраивала