Обсуждение

Одна из моих первых мыслей об этом трагическом случае заключалась в том, как трудно было получить четкое представление о душевном состоянии Дон во время совершения преступления, поскольку она казалась и рациональной, и диссоциированной. Тщательная опенка ее состояния и формулирование ключевых факторов, определявших статус правонарушения, были необходимы для того, чтобы получить полную информацию для определения стратегии клинического лечения Дон, оказания ей необходимой помощи и снижения возможного риска совершения ею насилия и актов самоповреждения в будущем. В случае с Дон значительным толчком для совершения ею преступления, своеобразным «триггером», было ее восприятие состояния покинутости, отвержения. В моменты ее пребывания в региональном отделении закрытого типа, где она чувствовала себя покинутой схожим образом, она протестовала против организации в целом и против отдельных значимых для нее лиц. Примером подобной ее реакции может служить эпизод, произошедший, когда ее психиатр дважды не смог с ней встретиться. Из-за этого Дон почувствовала себя отвергнутой. Когда психиатр не смог прийти во второй раз, она выразила в его адрес свой гнев, атаковав свою палату. Она ее подожгла. Этим актом поджога Дон явно угрожала жизням медсестер и пациентов.

Определив угрозу отвержения в качестве важного триггера для совершенного Дон насилия, стало возможным идентифицировать в терапевтическом пространстве аналогичные ситуации отвержения или события, трактуемые Дон как ситуации отказа, как эпизоды, в ходе которых риск насилия возрастал. Связь с ее психиатром и другими значимыми в жизни Дон пренебрегающими фигурами, такими как ее мать и отказавшийся от нее муж, была важна в том смысле, что ожидаемое с ее стороны разочарование в психиатрическом лечении могло пробудить более ранние чувства гневного желания убивать. Самые значимые для Дон фигуры находились в состоянии наибольшего риска вызвать ее ярость, поскольку она наделяла их фантастической властью. Подобные фигуры неизбежно разочаровывали Дон, подтверждая ее страхи о себе, которые были сосредоточены вокруг того, что ее отвергнут и обидят такие притягательные, но такие ненадежные люди. Возможно, я тоже стала таким объектом для Дон, и она решила в конечном счете оставить меня, а не рисковать оказаться брошенной мной. У нее был подспудный ужас перед зависимым состоянием.

Дон подожгла палату после того, как мы договорились закончить нашу работу, проведя еще четыре сеанса. Она осуществила поджог, подпалив свой дневник, в котором писала о совершенном ею преступлении. Это были те записи, которые, по ее словам, она хотела прочесть мне на следующей сессии. Вполне возможно, что, если бы она должна была продолжать работу со мной и рассказывать подробности убийства, ужас ее преступления был бы вновь пробужден. Складывалось ощущение, будто она чувствовала, что все хорошее, что у нее когда-либо было, утрачено; и я подумала, не считает ли она, что если будет обсуждать со мной Габриэля, то утратит воспоминания о нем и чувство, что он принадлежит только ей.

Таким образом, в сопротивлении Дон участию в психотерапевтической работе проявился аспект самозащиты, обусловленный тем, что в случае ее продолжения Дон должна была бы принять на себя риск оказаться поглощенной чувствами печали, отчаяния и вины. Время от времени она выражала нигилистические чувства, в том числе ощущение суицидального отчаяния. В каком-то смысле совершенный ею гомицид был, по-видимому, символическим суицидом. Она по-прежнему оставалась подвержена риску самоповреждения и часто угрожала своему здоровью и безопасности, блуждая по территории отделения недостаточно одетой, становясь тем самым мишенью для сексуальных посягательств пациентов мужского пола и даже поджигая свою палату, находясь в ней. Таким образом, ею выражались как гомицидные, так и суицидальные тенденции. Примечательным было то, что она сожгла свои вещи, включая дневник, в котором рассказала о совершенном ею преступлении, демонстрируя таким образом его невыносимую природу и свое желание стереть все доказательства, как психологически, так и физически.

Консультирующий психиатр был настроен пессимистично относительно способности Дон выжить за пределами закрытого отделения, а потому она оставалась в стационаре, без реальной перспективы реабилитации в обществе, поскольку у нее не было никаких свидетельств терапевтических изменений либо инсайтов. В беседах со мной она никогда не высказывала чувства раскаяния за свое преступление и не говорила о Габриэле как о настоящем, отдельно существующем ребенке; он служил в качестве сосуда для ее убийственных проекций, и она уничтожала его так же, как в нападках на мою способность мыслить. Это было как если бы она была не в состоянии вынести малейшую надежду и должна была уничтожить все, что могло эту надежду подарить. Она производила впечатление человека, ничем не связанного и не занятого, принимая на себя роль послушной, робкой маленькой девочки, которая резко контрастировала с демонстрируемыми ею актами насилия. Именно этот жуткий контраст сделал сеансы с Дон особенно непростыми, сбивающими с толка и мрачными, как будто на них присутствовала неявная возможность угрозы насилия с ее стороны.

Проблемы переноса и контрпереноса

Учитывая способность Дон к проявлениям насилия, носившего катастрофически интенсивный характер и приводившего к таким же катастрофическим последствиям, для всех членов междисциплинарной команды было крайне важно сформировать четкие и фиксированные границы и сформулировать последовательное обращение призыв к Дон. Это позволило бы свести к минимуму возможность возникновения у нее чувства разочарования и связанных с ним ответных атак. Та степень депривации, которая была присуща самопрезентации Дон и характеру ее взаимодействий с персоналом, порождала у последнего сильные материнские чувства и желание защитить ее. Некоторые члены команды испытывали соблазн компенсировать ей недостаток заботы, с которым она столкнулась в раннем детстве. Еженедельно примерно в течение трех лет Дон встречалась со специалистом по трудотерапии, которая прошла курс консультирования.

В тот период, пока они якобы работали в рамках поддерживающей программы, этот специалист по трудотерапии была фактически в значительной степени вовлечена в воссоздание фантазий Дон о ее идеализированных отношениях со своей всемогущей матерью. Проявляя сострадание и человечность, специалист брала Дон с собой на длительные прогулки, дарила ей рождественские подарки, однако она мало осознавала потребность Дон иметь четко обозначенные границы и роли.