Мужчины, сидя на мягких подушках и попивая чай, довольно переглядывались. Рано-опа перестала шипеть и даже пару раз добродушно толкнула Бенедикта в широкую спину: гляди, мол.

– Соловей и роза, – мечтательным голосом прошептала женщина. Бенедикт, соглашаясь, кивнул, начиная привыкать к восточной витиеватости.

Тут Алтынгуль повела в сторону взглядом и, увидев всеобщее внимание, застыдилась, прикрыла глаза локтем. И, чтобы отвлечь всех, произнесла:

– Какой хороший у вас слуга. Как его зовут?

– Бенедикт, – ответил Карим.

– Хороший?! – тут же опомнилась Рано-опа. – Бездельник! Единственное, что есть в нем хорошее, так это аппетит.

– Что вы такое говорите, дочь моя. Я старательно выполняю все ваши приказания, – неожиданно обиделся Бенедикт.

Рано-опа от слов «дочь моя» на время потеряла способность говорить. Затем, забыв про гостей, бросилась в сторону.

– За скалкой, что ли, побежала? – задумчиво произнес Бенедикт.

Карим захохотал. А Алтынгуль поспешила следом за рассерженной женщиной.

– Я прошу прощения, тетечка, что вмешиваюсь. Но не дайте гневу овладеть вами. И если мне будет дозволено сказать, то ваш слуга кажется человеком добрым, сердечным. И знаете, он похож на неунывающего Ходжу Насреддина. Вот посмотрите внимательней.

– Да-да, – поддержал ее Карим. – Если ему подвязать бороду, надеть чалму, посадить на ослика…

– И добавить ума в самую глупую голову Бухары, – не упустила случая съязвить Рано-опа.

– Уверяю вас, хозяйка, что вы ошибаетесь на мой счет, – с достоинством проговорил Бенедикт и хотел добавить, что люди искали его благословения и целовали край рясы. Но тут он подумал, а не будут ли такие слова грехом гордыни. Ведь если Бог в наказание сделал его рабом, значит, он ждет от него смирения и терпения в посланных ему испытаниях.

Впрочем, особых испытаний пока и не было. Карим относился к нему очень сердечно, Садруддин-ока – равнодушно. Рано-опа хоть и шумела, но проницательный Бенедикт видел, что на самом деле женщина она добрая и чувствительная.

– Позвольте узнать, кто такой Ходжа Насреддин, на которого я похож?

– Я расскажу всем свою любимую притчу, – проговорил Карим. – Однажды на дороге Ходжу ограбили разбойники. Они отняли у него осла, отобрали деньги и начали его бить. Наконец Ходжа не вытерпел и воскликнул: «За что же вы меня бьете? Разве я не вовремя пришел или мало принес?»

Посмеявшись, каждый из присутствующих захотел рассказать свою историю о Ходже, и долго в темноте ночи слышался разговор и тихий смех.

Жизнь похожа на зебру, считают многие. Белая полоса. Черная полоса. Через несколько дней произошло незначительное на первый взгляд событие, которым закончилась белая полоса в жизни этих двух семей.

В пустом переулке между высокими глиняными заборами было тихо. Слышалось лишь щебетание птиц в густой листве деревьев, перевесивших свои ветки через дувалы.

Выйдя из калитки, Алтынгуль мела улицу перед домом и напевала. Мимо переулка проехал всадник. Секунду он наблюдал за склонившейся в работе девушкой и вдруг, пришпорив коня, вскачь влетел в переулок и оттеснил замечтавшуюся Алтынгуль от открытой калитки.

Преградив девушке дорогу разгоряченным конем, всадник пристально всмотрелся в ее лицо. Прикрыв лицо покрывалом, Алтынгуль бросалась то вправо, то влево, стараясь обежать коня и скрыться во дворе.

Наконец, стремительно метнувшись, девушка вбежала во двор и, захлопнув дверь, прислонилась к ней спиной. Ее сердце колотилось. Молодой джигит не торопясь развернул лихого гнедого коня и, довольный, покинул тихий переулок.

Утром Рано-опа подвела сурьмой брови так, что они сошлись на переносице, покрасила ногти и ладони рук хной, надела нарядное платье, на голову поверх косынки накинула халат со скрепленными позади рукавами и, раздувающаяся от гордости, что ее сопровождает слуга, отправилась на базар.

Следом за ней шел Бенедикт. Его цепь веревкой была подвязана к поясу. В руках у него была широкая плоская плетеная корзина для покупок. Рано-опа попыталась заставить его нести корзину на голове, как это принято на Востоке, но вовремя поняла, что в таком положении Бенедикт не пройдет и двух шагов, не уронив содержимое в пыль.

– Неудачника и на верблюде собака укусит, – взмахнув руками, в сердцах сказала женщина и, примирившись с неуклюжестью невольника, пошла вперед, бросая по сторонам быстрые взгляды: все ли видят, что позади нее идет слуга?

Возвращаясь с покупками, они еще издали услышали в переулке возле дома шум и крики. На секунду Рано-опа остановилась, в ужасе прижав руки к сердцу. Затем бросилась вперед к дому, Бенедикт побежал было за ней, держа корзину в руках. На ходу он споткнулся, упал. Покупки вывалились в желтую уличную пыль. Встав с колен, Бенедикт почесал затылок. Но так как Рано-опа уже завернула за угол и не могла видеть, что произошло, Бенедикт быстренько собрал продукты, по возможности сдувая с них пыль.

Когда он чуть виновато подошел к дому, то увидел, что крики и плач раздаются со двора соседа Тогая. Возле калитки собрались соседи, обсуждая происходящее.

– Что случилось? – спросил Бенедикт у хозяйки.

Та, повернувшись, чуть замешкалась с ответом, с изумлением глядя на грязную корзину, но тут же забыла об этом.

– Беда. Ой беда. Алтынгуль увозят.

– Кто увозит? – удивился Бенедикт, ставя корзину на землю.

– Говорят, Тогай налоги не уплатил, – нерешительно произнес кто-то.

– Да уплатил он. Точно знаю, что уплатил. Не в этом дело. Дочь его кому-то приглянулась. Вот и придрались. С ханами не поспоришь. Что захотят, то и возьмут у бедняка. Последнее отберут. Собачьи проклятия волка не трогают.

Из ворот показался высокий нукер[53], держа в руках вырывающуюся и рыдающую Алтынгуль. Это был тот самый джигит, что напугал ее. Второй нукер оттолкнул цепляющегося за него отца девушки.

Женщины в переулке закричали, запричитали. Не обращая внимания, всадник перекинул девушку через седло, вставил ногу в стремя, и тут его остановил Бенедикт. Он дотронулся до плеча джигита:

– Любезный брат мой, увозить насильно дочь от отца большой грех. Будь же милосердным. Оставь девушку. Она невеста. Она просватана. За такие грехи…

Во время неожиданной речи Бенедикта в тупике наступила тишина, все, поразившись смелости невольника, перестали кричать и причитать.

На мгновение, слушая, замер даже всадник. Потом он увидел цепь на ногах говорящего, понял, что перед ним всего лишь раб, и, не говоря ни слова, наотмашь, с силой ударил рукояткой плетки по голове Бенедикта. Бенедикт упал. Всадник вскочил в седло, взмахнул плетью. Конь сорвался с места, и всадники исчезли, словно их и не было.