Дома меня ожидал сюрприз: к нам приехала Марина. Хотя обычно девочка вела себя сдержанно и чувства свои старалась не показывать, теперь она сразу же кинулась ко мне в объятия. Я крепко прижала ее к себе. После столь бурного проявления эмоций обе мы вернулись к нормальному для нас уравновешенному состоянию.

– Что-то ты слишком долго не возвращалась, – заметила Марина с оттенком осуждения.

– Очень сложная была работа.

– А теперь ты уже все закончила?

– Итальянскую часть – да, закончила.

– А в Барселоне?

– Как раз этим мы сейчас и занимаемся.

Мы с ней перебрались на кухню, и, пока я наливала себе пива, Марина наблюдала за мной своими голубыми любопытными глазами.

– Италия очень культурная страна, Петра?

– Очень-очень, – сказала я, не понимая толком, что она имела в виду.

– Моя мама говорит, что в ближайшие годы мы с ней поедем в Италию, и это будет культурная поездка. Кажется, в одной Италии больше культуры, чем во всех остальных странах, вместе взятых. И еще мама говорит, что многие едут туда, но ничего этого, про культуру, не понимают, а все время едят спагетти и покупают кошмарные сувениры.

– Я считаю, что твоя мама права.

– А ты ведь не купила ни одного кошмарного сувенира, правда, Петра?

– Нет, а вот спагетти я съела целую гору – они очень даже вкусные.

– Но есть – это совсем не страшно, не везти же было с собой бутерброды из Барселоны!

– А ты рассказала маме, что я была в Риме?

– Да, конечно, рассказала, тогда она и начала доставать меня своей культурой.

– Про культуру так говорить нельзя, – поправила я Марину, чтобы она не думала, будто я поддерживаю ее критику в адрес матери.

– А ты бы сама послушала мою маму! По ее словам, все полицейские похожи на таких, каких показывают в кино, – они целыми днями ругаются плохими словами и пьют пиво.

Тут она глянула на стакан у меня в руке и смутилась, словно не знала, как исправить свою оплошность. Я пришла ей на помощь: сделала хороший глоток, развязно вытерла рот рукой и бросила:

– Э, сто тысяч чертей! Да враки это все!

Марина расхохоталась. Я тоже. Потом поцеловала ее в щеку. Однако охота пожаловаться на мать у нее не проходила.

– А балет? Что ты скажешь про этот ее балет? Уго и Тео говорят, что я очень смешная в балетном трико и что классический балет – это вообще смехотища.

– И с каких это пор ты обращаешь внимание на шуточки братьев?

– Но ведь это правда! В трико я смешная и к тому же не умею красиво двигаться! Это сама преподавательница мне так сказала.

– Ну, понимаешь, с классическим балетом такое часто бывает, но поучишься немножко и сможешь перейти на современные танцы.

– Современные танцы?

– Да, наверняка ты их видела по телевизору. Там странные, но очень красивые движения. И это сейчас в большой моде.

– А ты как считаешь, моя мама знает про эти современные танцы?

– Конечно знает.

Она ничего не ответила. Но тут мы услышали, как открывается дверь, и Марина с криком “А вот и они!” кинулась в ту сторону. Через несколько секунд появились Маркос, Уго и Тео, нагруженные пакетами. После обмена поцелуями и приветствиями мне сообщили, что сегодня вечером мы устроим ужин в честь моего возвращения. Они побывали в итальянском магазине, где накупили соответствующей еды: готовую лазанью, мортаделу, пиццу, сыры… Потом близнецы по традиции забросали меня вопросами, которые – что тоже стало традицией – касались исключительно подробностей моего очередного дела. Маркос забеспокоился:

– Опять двадцать пять! Вы же прекрасно знаете, что Петра не имеет права ничего рассказывать про свою работу, и все равно пристаете к ней.

– Тогда мы дождемся, когда у нее будет сиеста, и зададим ей кое-какие вопросики. Вдруг она разговаривает во сне? – пошутил Тео.

Отец с сыновьями устроили аврал на кухне, потому что захотели все приготовить сами. Мы с Мариной накрывали на стол. Когда мы наконец сели ужинать, настроение было на грани эйфории, а разговор неизбежно повернул к Италии.

– Учительница сказала, что каждый должен хоть раз в жизни побывать в Италии, чтобы посмотреть настоящее искусство, – заявил Тео.

– А я вот никак не могу понять, почему художники Чинквеченто жили, как принято считать, в шестнадцатом веке? – вставил Уго. – Ведь на самом деле это был именно что пятнадцатый век.

– Потому что так принято считать века, осел! – отозвался Тео. – Разве не знаешь, что годы, начинающиеся с тысяча девятьсот, – это двадцатый век.

– Никакой я не осел!

Маркос вмешался, и в голосе его прозвучала неприкрытая угроза:

– Будет очень жаль, если во время ужина в честь возвращения Петры мы кое-кого отправим есть на кухню.

Но его попытка установить мир успехом не увенчалась, так как Тео сказал:

– Девчонки из моего класса читают книги одного итальянца, зовут его Федерико Мора.

– Кстати об ослах: его зовут Моччиа, а не Мора, – не удержался Уго.

– Не важно, как его зовут. Главное, что его книги – чушь собачья, там все только про любовь, про свадьбы и ухаживания. – Он изобразил, что его вот-вот вырвет.

– А папа говорит, что за столом нельзя делать вещи, которые всем неприятны, – вмешалась Марина.

Тео передразнил ее. И тут Маркос встал и поднял свой бокал:

– У меня тост. За дни спокойствия и счастья, которые Петра провела в Италии, в окружении самых ужасных мафиози и безжалостных преступников! Наверняка по сравнению с братьями Артигасами, Тео и Уго, даже сам Провенцано[13]покажется приятнейшим сотрапезником.

Мы засмеялись и чокнулись. После десерта все разбрелись по дому, следуя своим привычкам. Уго включил телевизор. Тео развалился на диване, а Марина побежала в уголок, схватив свой мобильник. Обрывки ее разговора, которые я уловила, привели меня в ужас.

– Да, это сейчас самое модное… движения там странные… если этим танцам не учат в школе, запиши меня в какую-нибудь академию.

Чуть позже я заметила, как она недовольно кивнула и пошла смотреть телевизор. Только при прощании на ночь она рассказала мне про свой телефонный разговор:

– Мама сказала, чтобы я не усложняла ей жизнь своими глупостями и что, пока я еще маленькая, буду делать то, что велит она.

– Так что имела в виду твоя мама?

– Современные танцы.