Только нужно было придумать, как.

И Гесте ничего не оставалось, кроме как приглядываться. Первые два дня своего невольного заточения она наблюдала за служанками, которые приходили к ней каждый раз в одно и то же время, помогали одеться, приносили еду и поддерживали порядок в горнице. С виду это были обычные холопки. Одна невысокая и худая, с жидкой русой косой, в новой клетчатой понёве. С её лица не сходила постоянная кислая мина, будто навязанные обязанности доставляли ей невыносимые мучения. Вторая — дебелая, темноволосая, с внимательным взглядом. По всему — замужняя, так как уже носила бисерную кику. Увидев Гесту она всегда заискивающе улыбалась да и вообще вела себя гораздо приветливее, чем тощая, хоть и молчала так же. Именно к ней первой и обратилась Геста с просьбой передать записку Торе, но, на удивление, девица лишь промолчала и нарочито твёрдо отвернулась, собирая посуду на поднос. В следующий раз Геста предложила вознаграждение, но служанка снова отмолчалась и спешно покинула светлицу, будто испугалась, что её побьют.

Тогда пришлось обращаться ко второй служанке, на которую с виду было ещё меньше надежды. И та полностью оправдала все сомнения насчёт неё: на подкуп не согласилась, да так же, как и первая, не сказала ни слова, словно ей вырвали язык. Гесте даже захотелось проверить, так ли оно. А если не так, то исправить сию несправедливость.

Виген, похоже, хорошо подготовил служанок и предупредил, чтобы они не отвечали ни на какие просьбы. Может, даже припугнул. Начальника стражи в доме всегда побаивались. Не зря он держал в стальной узде и стражников, и гридней. Даже успевал время от времени давать указания кметям.

И Геста вдруг осознала, что служанки запросто могут доложить Вигену о её просьбах. Ведь никакие обязательства не удержат их от этого. Правду сказать, мало какие девушки в детинце любили её. Кто-то завидовал, кто-то посмеивался — насолить каждая будет рада. И потому Геста притихла на день в ожидании новой встречи с Вигеном, но её не случилось. Знать, пожалели девицы пленницу. Да только знай, почему ей запрещено выходить, верно, всё обернулось бы гораздо хуже.

Но, несмотря на это, Гесту охватил страх и подозрительность. Ей постоянно мерещилось, что за ней наблюдают и о каждом движении докладывают начальнику стражи. Она ходила по светлице, заглядывала во все углы в надежде обнаружить там какой-нибудь потайной ход или нишу, в которой можно было бы спрятаться соглядатаю. Но стены были ровными, за очагом тоже ничего не оказалось, как и за спинкой кровати. Геста кружила от стены к стене, и с каждым днём всё яснее осознавала, что скоро сойдёт с ума от одиночества и безысходности.

Дни проплывали мимо, сменяя холодный зимний свет тьмой, которую разгоняли огоньки лучин, а Геста думала, как ей поступить. Ничего дельного на ум не приходило. Но в очередной раз прохаживаясь по комнате, она однажды наступила на осколок склянки, которую не так давно разбила о дверь. Видно, служанки убирались в комнате не слишком-то усердно. Геста замерла, прислушиваясь к сочному хрусту стекла, и улыбнулась осенившей голову мысли.

Утром, перед тем, как должна была прийти служанка с завтраком, Геста аккуратно разрезала кожу чуть выше запястий, старательно размазала кровь, чтобы выглядело достаточно внушительно и пугающе и, громко опрокинув стул, легла рядом на пол. Руки саднило и тёплая кровь ощутимо, хоть и слишком медленно, растекалась по доскам маленькими лужицами. Казалось, служанка, как назло, задержится, а то и вовсе не придёт. Но вскоре дверь с привычным звуком отворилась и громкий вскрик едва не заставил Гесту улыбнуться против воли.

Служанка с грохотом поставила поднос на стол и убежала, что-то, торопливо сказав стражникам по дороге. Те, видно, заинтригованные словами девушки, тихо и удивлённо переговариваясь, заглянули внутрь.

— Вот жеж… — выругался один.

Второй только хмыкнул. Кто-то из них осторожно поднял Гесту с пола. Пахнуло чужой кожей и потом. Ей захотелось вырваться, но она только безвольно повисла в руках стражника, откинув голову.

— Совсем уже из ума выжила, — буркнул тот над ухом и уложил Гесту на постель. Впрочем, в его голосе слышалась только усталость, словно он тут же зевнул от скуки.

— Дык посиди столько взаперти, я погляжу на тебя. А то — девица! — хмыкнул второй. — Ну, скоро там Ярка? Так невеста-то князева помрёт тут. Сначала от Вигена по шее схлопочем, а потом…

Его напарник только тяжко вздохнул. Скоро раздались приближающиеся шаги, и чуть дребезжащий голос Лерха наполнил комнату суетой:

— Чего тут столпились? Пошли вон. А ты тряпиц мне чистых дай и воды тёплой принеси! Живо!

Стражники, чуть позвякивая оружием, вышли из светлицы, сердито поругиваясь на лекаря. Служанка выскочила вслед за ними. Лишь хлопнула дверь, Геста открыла глаза и дёрнула за рукав Лерха, который уже склонился над своим неизменным сундучком, выбирая нужные снадобья. Тот вздрогнул и, неосознанно прижав какую-то плошку к груди, обернулся.

— Тьфу ты! Так ведь и гикнуться можно.

— Мне нужна твоя помощь, Лерх, — прошептала Геста, косясь на дверь, достала из-за пояса спрятанную там записку и протянула лекарю. — Передай это Торе. Прошу тебя.

Лерх попятился, выставляя пред собой руку, словно защищаясь от удара.

— Нет! Даже не проси! Если Виген узнает…

— Но как он узнает? — Геста приподнялась на локте и раздражённо уставилась на Лерха. Ещё не хватало, чтобы ещё и он начал упрямиться. — Всего лишь маленькая услуга. Вспомни, сколько я тебе денег отдала за снадобья, которые мне не помогли!

— Тебе уже ничего не помогло бы, — прищурился Лерх. — Думать надо было, когда к неучёной знахарке пошла дитя изводить!

— А всё же ты продолжал серебро из меня тянуть. Прохвост плешивый! Будто Кирилл мало тебе платит.

Лекарь замялся, озираясь, будто решал, не стоит ли ему уйти прямо сейчас. И пусть неудавшаяся невеста князя умирает на своей постели. Затем с досадой брякнул плошкой, едва не бросив её обратно в сундучок, и резко выдернул записку из пальцев Гесты.

— Хорошо, — прошипел он. — Но это в первый и последний раз.

— Нет. Ещё, когда Тора ответит, передашь ей деньги. Большего от тебя не потребую.

— С ума сошла?! — взбеленился