Отец после скорой смерти матери никогда не уделял Гесте достаточно внимания. А уж после того, как один за другим погибли в набегах на запад трое её братьев, конунга больше занимали сыновья павшего в бою ярла Карскура. Его жена легла на погребальный костёр вместе с ним, и мальчишки остались сиротами. В старшем — Хальвдане — конунг и вовсе души не чаял, прочил ему судьбу нового ярла, бросал силы лучших мастеров на его тренировки и подготовку к почётному месту рядом с собой. Иногда Гесте казалось, что Ингвальд назначит Хальвдана своим наследником. Но тот неожиданно покинул Клипбьёрн по зову давнего друга — Кирилла, отказавшись от всего.

И конунг — неслыханное дело! — быстро простил его за пренебрежение и перенёс внимание на Сигнара. А Геста, думается, для отца была всегда лишь девицей, которую нужно получше выдать замуж. Ингвальд не настаивал на ком-то из своих ближников, но ясно давал понять, что с братом Хальвдана ей не быть — его судьбой он тоже желал распорядиться сам. Мол, по молодости тот натворит глупостей. А дочери якобы позволил выбирать, но, не слишком-то таясь, мог всегда наложить на её выбор вето.

И когда Геста захотела уплыть с Кириллом, невольно уважила отца. Да только ошиблась, что с князем обретёт счастье, о котором мечтает каждая девушка, разум которой ещё не замутнён всеми трудностями на пути к нему.

Теперь же от того светлого образа сказочной жизни рядом с правителем Кириятским ей остались лишь скупые строки отцовского письма, пропитанные лёгким укором, и ожидание…

Геста ждала возвращения княжеского войска с каждым днём всё сильнее. Невыносимая тоска по Кириллу сдавливала грудь, мешала дышать, а голова пустела. В ней крутились всего две мысли: о том, что она до безумия соскучилась по любимому мужчине, и о том, что ей до жуткой одержимости хотелось избавиться от Млады. Воздать нахальной девице за всё, что Гесте пришлось пережить за последние луны.

Она чувствовала, что Млада выжила и даже не питала особых надежд на то, что та погибнет. И в том ей виделась вечная насмешка судьбы. И раз уж Боги возжелали одарить Гесту всеми напастями сразу, собрались выпить все соки, очернить душу, окунуть руки в кровь, так тому и быть. Хоть она и не была уверена, что даже столь суровые меры, на которые пришлось пойти, что-то изменят. Но она должна попытаться. Коль станет хуже, чем уже есть, ей один путь — головой в Нейру.

Геста ещё раз посмотрела на небрежно брошенное на стол письмо, которое чуть покачивал неизвестно откуда взявшийся сквозняк. Отвечать отцу она не станет: слова закончились давно, а придумывать новые нет смысла. Ингвальд всё равно позабудет обо всём в пылу походов и сражений. Он ещё слишком молод и силён, чтобы безвылазно сидеть в Длинном доме и от скуки донимать дочь расспросами о её замужестве. Следующего письма не стоит ждать раньше, чем через несколько лун. А пока нужно завершить начатое.

Геста хотела было вернуться к вышиванию, которое после всех уроков Малуши даже начало ей нравиться, как за дверью послышались гаркающие приказы. Потом всё стихло и, не проявив ни капли учтивости, в светлицу ввалился Виген.

Тора вздрогнула и с удивлением, перемешанным со страхом, воззрилась на начальника стражи. Нечастый он гость в этой горнице да и не желанный. Геста, увидев его, неловко шевельнула рукой и небольшая глиняная мисочка соскользнула с колен, опрокинулась, рассыпав по полу золотистые искры бисера, которые тут же начали закатываться в щели — поди достань потом.

— Доброго дня, Геста, — Виген проследил взглядом за скачущими по доскам бусинами. — Попроси Тору выйти. Нам нужно поговорить с глазу на глаз.

Геста молча кивнула служанке на дверь, и та, по своему обыкновению что-то недовольно буркнув, нарочито медленно вышла. Начальник стражи вальяжно прошёлся по светлице, подтянул ближе к Гесте один из стульев и сел напротив. Неспешно и въедливо скользнул по её лицу взглядом жутких светлых глаз и усмехнулся.

— Чего тянешь, Виген? — не выдержала она. — Говори уж, зачем пришёл?

Начальник стражи откинулся на спинку и глянул поверх плеча Гесты в окно, за которым, наверное, так же, как и утром, кружились снежинки, то взмывая вверх, то устремляясь вниз под очередным порывом ветра.

— Чьё убийство ты заказала, Геста? — отрешённо и совершенно бесцветно спросил Виген, будто справлялся о здоровье чьей-то бабушки, которую никогда не видел в глаза.

Жар бросился в лицо, и Геста замерла, забыв, что может управлять своим телом. Пальцы невольно дрогнули, и по спине прошлась волна ужаса, поднимающего волоски на шее и затылке. Ведь она уже мысленно успокоилась, решив, будто все её дела остались в тайне. А Виген, если бы знал, что она задумала, пришёл бы гораздо раньше. Прошло уже больше седмицы, и молчание начальника стражи Геста сочла за неведение.

Как же она ошибалась! И сейчас не могла выдавить из себя ни слова. Понадобилось несколько бесконечно длинных мгновений, чтобы прийти в себя. С досадой она видела, как на лице Вигена расплывается удовлетворённая улыбка. Похоже, объяснения ему не так уж и нужны. Он всё знает наверняка.

Вернув себе самообладание, Геста удивлённо дёрнула бровями и обескураженно улыбнулась:

— Даже страшно подумать, Виген, откуда у тебя такие дикие догадки. Ты хоть знаешь, что сделает с тобой Кирилл, если узнает, что ты обвиняешь меня в таких чудовищных вещах?..

— А ты знаешь, что сделает с тобой Кирилл, если узнает, что ты решила убить кого-то из его людей? — грубо прервал её Виген. Его лицо из лживо-приветливого тут же стало каменным, он наклонился к Гесте, и его взгляд словно пронзил её насквозь. — Не нужно разыгрывать передо мной дурочку и хлопать глазками. Я не Квохар. И я прекрасно знаю, как давно ты с ним встречаешься. Даже видел ту комнату в «Княжеском гербе». Думаешь, если отослала стражу, то мне ничего не станет известно? Жаль, я не успел перехватить записку Квохара к тебе. Тогда этого разговора уже не было бы, а ты сидела в темнице… или чего похуже.

Пока он говорил, Гесте всё отчаяннее хотелось отгородиться от всего этого. Закрыть глаза, заткнуть уши. То, чего она