Б-бах!

Оказывается, первый порыв ветра только показался ей сильным. Очередной — тот просто снёс дверь с петель. И с засовов, которые жалобно взвизгнули и громыхнули под ногой того, кто небрежно откинул их в сторону.

Втянув носом воздух, вошедший быстро обернулся — и увидел замершую у стены рыжекудрую девушку, с округлившимися от ужаса глазами, но… сжимавшую в руках плотно скрученный жгут из какой-то ткани. И добродушно захохотал.

Ирис во все глаза смотрела на смеющегося бога… Именно таким, эллинским или римским божеством показался ей этот могучий старец с роскошной сизо-седой гривой, с мускулистыми, перевитыми жилами ручищами, одна из которых сжимала посох, сделанный, похоже, из молодого деревца. Великолепный снежно-белый хитон оттенял обветренное смуглое лицо, колыхался тщательно уложенными складками, открывая крепкие ножищи в сандалиях… В сандалиях с крылышками?

Отсмеявшись, могучий старик фыркнул:

— Молодец, девочка. Ты мне сразу понравилась. А что, не заметь я тебя — ты бы таки повисла у меня на шее? Молодец! И что это за дрянь на тебя нацепили, а? Кто посмел?

***

— Снять эту колдовскую штуку, не навредив тебе, я не могу, — наконец, хмуро старец. — Она сотворена сильным друидом, стихийником, не иначе, потому что я чую в ней немалую силу. Родственную, но враждебную мне. Не иначе как при вложении заклятья волшебник призвал на помощь Трамонтану, ту самую, что нагоняет шторма на побережья Франкии и Средиземноморья… Мы с ней не ладим, а потому — если я хотя бы попытаюсь разомкнуть обод, её магия отзовётся нехорошо, для тебя совсем нежелательно. Ладно, дай-ка подумать…

— Трамонтана? — растерянно прошептала Ирис. — Штормовой ветер побережий? А почему… «поделилась»? Разве ветер может быть женщиной? Постой, ты сказал — родственная магия? Это значит, что ты сам…

Старец усмехнулся.

— Ты до сих пор не догадалась? Впрочем, откуда тебе понять, я же старался не показываться на глаза… Да, я тот самый Пойраз, девочка, от которого ты так щедро откупилась, спасая своих спутников; Борей, как до сих пор называют меня эллины, Северный ветер-гуляка, любящий покуролесить над Средиземноморьем и нагнать страху на моряков. Не ожидала?

Глядя на изумлённую девушку, он вновь зычно расхохотался.

— Да не удивляйся так! Ну, сущий ребёнок… Ты же только жить начинаешь, многих ещё успеешь повстречать на своём веку!

Отступил на пару шагов от топчана, на котором сидела Ирис, придирчиво ещё раз осмотрел ошейник, зашёл справа… Спохватившись, та машинально подхватила и отвела в сторону рассыпающиеся по плечам кудри, чтобы лучше открыть для обозрения шею. Сердце её учащённо билось. Пойраз! Вот так-так!

Вот уж не думала…

Ни разу эфенди не упоминал, ни в записях, ни в рассказах, что буйные ветры могут принимать человеческий облик. Писал лишь как-то, что видел и даже беседовал с некоторыми сущностями — духами стихий, для удобства переговоров с людьми принимающих образы прекрасных юношей и девушек. Однако сейчас она даже не усомнилась в словах гостя. Впрочем… это отнюдь не являлось слепой верой, наивным желанием какого-то чуда или сказочки — просто своим чутьём, достаточно развитым, Ирис ощущала исходящую от своего спасителя волну силы и чуждой, неведомой пока магии, и на грани интуиции улавливала отголоски бушующих совсем рядом… страстей? Стихий? Трудно подобрать определение, но иногда казалось, что контуры загадочного гостя дрожат, колеблются и вот-вот поплывут, и тело опадёт, словно ненужная одежда, а на его месте появится совсем иное существо… Миг — и наваждение пропадало, и вновь перед ней стоял могучий старик в белоснежном хитоне с украшенной стилизованными волнами каймой по низу, в простых сандалиях, задумчиво потирающий подбородок.

Нет, лжи, неосознанной или намеренной, в его словах не было. Лишь констатация того, что есть. Ветры живые. Они могут разговаривать и дружить с людьми, делиться своей силой, наблюдать за их жизнью и вмешиваться…

Она даже дыхание затаила: настолько невероятным вдруг показался ей этот миг. Неужели такое возможно?

И всё вокруг, словно не желая ей мешать, замерло, застыло. Будто темница оказалась вне времени и пространства: ни звуков снаружи, ни света — даже в окошко под потолком вместо закатного багрянца пробивалось какое-то невнятное марево. Слышалось лишь дыхание — её, едва уловимое, и могучего старца, глубокое, ровное. Да ещё шелест одежды, сопровождающий движения, и шорох соломы, если Ирис пыталась шевельнуться.

Тот, кто назвал себя Пойразом, рассеянно кивнул, отвечая на её ммысли:

— Возможно, девочка. И не более удивительно, чем наше пребывание здесь, в иллюзорной реальности, созданной неопытным, но сильным щенком-вампиром… Не удивляйся, для меня твой обидчик — сущий младенец; мне-то тысячи лет, а ему не больше пяти десятков; суди сама, кто из нас старше. Эх, не люблю я это паскудный народец, потому и знаю о них не слишком много — всё неохота было связываться, да и своих дел хватало…

— А кто он? — едва дыша от волнения, спросила Ирис. — Уильям Сесил, первое лицо при дворе королевы, кто?

— Кровосос. Вампир, из последних, — огрызнулся, словно выплюнул, гость. — Может, Мирозданию и такие нужны, как гиены и шакалы да всякие падальщики, только не люблю я их. Но, видишь ли, и таким тварям жить хочется, и они о своём потомстве заботятся, желают, чтобы оно не просто выжило, а хорошо да сытно… Так. Помолчи, будь добра…

Он почесал подбородок. Всколыхнулось руно пышной кудрявой бороды. Северный Ветер нахмурился.

— Есть, конечно, выход, и простой; я, собственно, для того тебя и разыскивал… Люблю я на людские дела смотреть, очень уж вы интересно живёте, а потому и вмешиваться тоже люблю. Прошлый-то раз, когда ты у Джафара в каюте появилась, помнишь? — это ж я пособил маленечко твоей душе попутешествовать, каюсь, хоть без твоего согласия. Решил: а что, муж он благородный, привлекательный, женщины от одного его взгляда тают, а уж от речей и прочего просто в восторг приходят! Подумал — и ему сделаю приятное, и тебе, ничего ведь плохого не случится если он просто с тобой, бестелесной, пообщается: урона чести никакого, а вам обоим приятно… Что, разве не так?

Ирис так и запунцовела, вспомнив себя в одной ночной сорочке в каюте капитана Джафара. Да к шайтану эту бестелесность, выглядела-то она как настоящая! И даже… прикосновения ощущала, и очень даже явственно!

Пойраз ухмыльнулся.

— Ну, такой вот я! — развёл руками. — Добрый… Видишь ли, поладил я недавно со своей любезной подружкой, и, скажу откровенно, до того остался доволен нашим замирением, что всем вокруг хотелось удружить, и другу-моряку, и той красавице, что для меня ничего не пожалела. Тебе, значит. Моя-то сиренушка давно подарков не видела, а от твоей шкатулки с кольцами да всякими женскими побрякушками в такой восторг пришла, что все мои невольные шалости позабыла, простила да к себе приблизила. Вот…

Он сладострастно прищурился, вспоминая приятное, посверкивая лукавыми очами… Тряхнул кудлатой головой, отгоняя, судя по всему, фривольные думы.