Хорошо, что тоннель шёл без разветвлений, делая лишь один поворот, и Пёс твёрдо знал, что ребята без него не заплутают. Только бы они не сочли его предателем, не решили, что он испугался и бросил их на произвол судьбы…

Радостный лай вырвался из его глотки непроизвольно, стоило заметить два огонька впереди. Вот они, детёныши, спотыкаются от усталости, но спешат… Они ведь с ношей, а потому бежать, как он, не могут. Но ничего, ничего, теперь всё будет хорошо.

Оказывается, не так уж далеко был выход в погреб, где он застал монахов. Должно быть, тревога сыграла с Псом в злую игру, растянув время в кажущуюся бесконечность, пока он летел по подземелью на голоса…

— Вот он, зараза! — радостно вскрикнул издалека Назар. — Я ж говорил, что не пропадёт! Точно, выход нашёл, да ещё и ведёт кого-то. Люди добрые, мы здесь!

— Эй, отрок, ты, что ли, Назарий? — неожиданно подал голос брат Бруно. У него даже дыхание не сбилось от бега. — А Пьер с тобой?

Парни так растерялись, что даже остановились. Пёс, не добежав до них, пошатнулся от внезапной усталости и на подламывающихся лапах отступил к стене. Мимо него вслед за светящимся шариком тенями пронеслись оба монаха. И сбавили ход, вглядываясь в мальчишек. Хмурясь, Пьер сильнее прижал к себе драгоценную ношу. Назар же, засмеявшись, протянул руку с фонарём — и шар прыгнул прямо к огоньку, заставив того засиять, как маленькое солнце.

— А откуда вы нас знаете?

У него словно гора с плеч свалилась. На какое- то время даже вылетело из головы, что надо поспешать, спасаться… потому что совсем рядом были настоящие могущественные Братья-Инквизиторы, которые, разумеется, и защитят, и выведут. И Маришке помогут… Он помотал головой стряхивая накативший бездумный восторг. Повторил настороженно, да ещё и попытался заслонить собой друга:

— Откуда?

Бруно выставил вперёд раскрытые ладони:

— Э, не ершись, парень, спокойно. Мы свои. Как раз тебя и ждали, вот в чём дело-то. Брат Тук несколько караулов расставил, на все известные выходы, на тот случай, ежели помощь потребуется. Или просто встретить…

Он прислушался к доносящемуся издалека жуткому скрежету.

— Да вы тут спугнули кого-то! Или накликали? А деву, смотрю, вы нашли, с Божьей-то помощью, вот молодцы… Всё, отроки, вы своё дело сделали, выбирайтесь отсюда, тут уж недалече. А я отход прикрою.

— Давай понесу, — шагнув к Пьеру, коротко сказал брат Симон, здоровяк в рясе, суровой мордой более напоминающий наёмника, нежели послушника. — Не спорь, малый, ты и так выдохся, если хочешь — сам мне на горб влезай, донесу… Кто там за вами гонится?

— Ещё не гонится… — Назар нервно оглянулся. — Но скоро. Он там, похоже, решётку ломает.

На какое-то мгновенье все замерли, прислушиваясь к отдалённому рычанию и бряцанью. Лица монахов стали отрешёнными. Они всматривались во что-то, видимое им одним. Затем переглянулись, будто впечатлённые увиденным.

— Ничего себе, — крякнул Симон. Покрепче перехватил так и не приходящую в себя девушку. Кивнул Пьеру: — Так на хребет ко мне полезешь или сам дойдёшь? Добро. Тогда поспешаем, отроки. А ты, брат Бруно…

— А я скоренько, — легко ответил тот. — Сейчас пару ловушечек ему поставлю, с Божьей-то помощью, да и догоню вас легонечко. Ага. Вы за меня не волнуйтесь, знать, сами поспешайте, я не в первый раз такие подарочки нечисти оставляю. Ступайте, ступайте, братцы.

Назар растерянно опустил фонарь.

— Без вас? — пробормотал. — А как же…

Вздрогнул от очередного донёсшегося звука удара чего-то тяжёлого об железо. На этот раз, несмотря на отдалённость, до них отчётливо донёсся звон пока неподдающейся решётки.

— Значит, знают, что говорят, — буркнул Пьер. — Пошли скорей.

Ослабевший, уплывающий в зыбкую мглу, распростёршийся у сырой стены Пёс слышал, как мимо него твёрдой, но быстрой поступью прошагал монах, ничуть, похоже, не отягощённый своей ношей, как проскочили было мальчишки… и тотчас, вернувшись, затоптались рядом. Их близость вызвала даже странное раздражение. Чего им надо? Он выполнил свой долг, он привёл кого нужно, оставьте его в покое! Дайте умереть… Невыносимо быть дальше в этом теле, когда… когда… На грани потери сознания он только-только начал вспоминать, что с ним случилось на самом деле, а эти двое мешали.

Ни говоря ни слова, Назарка вручил товарищу оба фонаря и мешок с припасами. Наклонился, перехватил под брюхо обессиленного пса — тот даже вздрогнул от неожиданности — и, поднатужившись, взял на руки.

— Моя очередь кого-нибудь тягать, — пропыхтел.

— Всё верно, парень. Своих не бросаем, — одобрительно бросил поглядывающий на ребят Бруно. — Идите уж, просветлённые. А то при вас никакого сосредоточения, мешаете вы мне.

Дождался, пока троица скроется за поворотом. Прищёлкнув пальцами, сотворил ещё один светящий шарик.

— Ну, гость дорогой, сейчас мы и о тебе позаботимся. Уважим, уважим, не стучись так сильно, невежа ты этакий…

Осенил себя крестным знамением. Шепча молитву, обвёл вокруг пальцем — и вдоль одной стены, и поперёк потолка, и почти касаясь второй стены, и над полом; и, повинуясь его жесту, поползла, вминаясь в каменную поверхность, глубокая бороздка, замыкаясь в кольцо, отсекая кусок тоннеля. Ещё несколько проникновенных слов, почти пропетых приятным тенорком — и канавка заполнилась светящейся субстанцией, от которой вдруг выстрелили навстречу друг другу световые нити, и начала невообразимо быстро плестись сияющая паутина, перегораживая коридор, создавая непреодолимую преграду.

Бахнула неподалёку, сдаваясь, решётка входа. От звуковой волны паутина, уплотняющаяся на глазах, чуть колыхнулась — и, кажется, лишь окрепла.

Аккуратно извлёкши из ножен посеребренный клинок, брат Бруно прошептал над ним несколько слов на древнем языке — и приложил точно в центр чудесной завесы. Острием книзу. Рукояткой вверх. Крестом. Мгновение — и паутина прочно вобрала в себя благословенный меч.

— Для этакого монстра не ахти что, но нам хватит, — пробормотал монах. — Как раз успеем выход в погреб освятить. А потом пусть с этим выродком епископы разбираются, мы — не потянем…

«Я больше не могу, не могу, не могу…»

Это было отвратительно. Раз за разом проваливаться в беспамятство — какое-то дурное, навязанное извне, вызванное не плохим самочувствием, не страхом — ибо, узнав своего похитителя, Ирис отнюдь не перепугалась, лишь изумилась! — не стремлением ускользнуть от реальности, в которой она оказалась в абсолютном подчинении, в рабском ошейнике… Нет, и реальность эта, и унизительное положение, и страх перед неизвестностью, и бесконечный цикл повторений тяжёлого разговора, во время которого она не прекращала попыток вырваться из-под власти Уильяма Сесила, раз за разом, но кроме изначальных попыток утаить часть нужных ему сведений и внутреннего ликования, ей не удавалось — всё это было навязано злой волей, направлено на то, чтобы причинять страдания ей, Ирис — раз за разом…