– Да, да… Королевская опера. Контракт на три года, если вы не против. Одно ваше слово – и будет на пять лет. Хватит уже по миру носиться. Я хочу, чтобы вы, Бриджид были рядом. Директор театра его заверил. Нужно вписать лишь срок действия.

Дочитывая последние строки, итальянка ощутила за спиной тепло дыхания, легкий поцелуй в шею и шепот лорда:

– Я прошу вас… Останьтесь.

Когда-то после этой фразы она не устояла. Теперь же, у лорда на успех было шансов не более чем у дряхлого парусника в состязании с современным пароходом на десять морских миль.

– Не сегодня, прошу вас… Спасибо большое, я вам обязана, но я очень устала, мои нервы на пределе… Меня ждет кэб.

Аккуратно освободившись от объятий Клиффорда, Бриджид поспешила к выходу, чуть не споткнувшись о бульдога Оливера, который развалистой походкой заявился в каминный зал, чтобы погреть старые кости и проверить, чем тут занимается его хозяин.

– Я не прощаюсь, Филипп! Я говорю «до свидания», – Бриджид торопилась исчезнуть и при этом крепко держала в руках контракт.

– Лейтенант Алексей Крапов. Я помню, – вслед ей громко произнес лорд.

Быстро убегая по дорожке в сторону калитки, Бриджид не смогла сдержаться и разрыдалась. Фамилию своего любимого лейтенанта она лорду не называла. Попадись ей сейчас под руку Джованни, она наверняка взяла бы грех на душу…

«Ну что же… Пусть считает, что с лейтенантом все отлично. Так легче исполнять партию Кармен… Настоящая любовь придает сил голосу, да, Оливер?» – лорд ласково потрепал по холке своего любимца, занявшего почти все пространство между столом и камином.

Остро отточенный карандаш, ведомый рукой Анны Григорьевны, быстро скользил по бумаге, сокращая слова, не растрачивая время на знаки препинания и абзацы. Если уж и не успеет она записать что-то за своим мужем, будто впавшим в какую-то прострацию, то оставит белую полосу на листе черновика, чтобы потом он сам заполнил пропущенное место. Сейчас главное – не перебивать его и не возвращать даже на пару абзацев назад, иначе она собьет его с мысли, отвлечет от сцены и драгоценное вдохновение отступит, оставив его воображение наедине с отвратительной реальностью. [41]

Фёдор Михайлович отчаянно ненавидел такие моменты, когда внешние обстоятельства вырывали его из контекста, когда воображаемый герой его романа должен был изречь нечто важное, переживая нешуточные эмоции.

Подойдя к окну, Достоевский отодвинул плотную бежевую штору и нашел взглядом купола Владимирской церкви, потом переключил свое внимание на икону Богородицы в серебряном окладе, висевшую напротив письменного стола, будто испрашивая у нее помощи.

Анна Григорьевна, сидевшая за громадным письменным столом, обитым зеленым сукном, с карандашом в руке, вся обратилась во внимание. Её супруг, сделав несколько шагов, присел в кресло с высокой резной деревянной спинкой, поместившееся как раз между резной этажеркой в четыре полки и зеленым столом, опустил взгляд вниз, разглядывая незатейливый рисунок на паркете и беззвучно шевеля губами.

– Я могу сидеть; ах, вы меня сбиваете! – негромко произнес Достоевский, после чего глухо прокашлялся, поправил плед, наброшенный на плечи поверх домашнего халата, и кинул взгляд в сторону милейшей своей супруги, которая уже записала реплику госпожи Хохлаковой к Алёше Карамазову. [42]

Кивок со стороны Анны Григорьевны означал, что она готова стенографировать далее и Достоевский, поглаживая рыжеватую бороду, сосредоточился, и продолжил, закрыв глаза:

– Этот процесс, этот дикий поступок, и потом все едут в Сибирь, другие женятся, и все это быстро, быстро, и все меняется…[43]

Анна Григорьевна недовольно поморщилась, взглянув на потолок. Уже минут десять с той стороны раздавались гулкие, равномерные звуки, будто кто-то великан измерял комнату над ними своими гигантскими шагами.

Фёдор Михайлович сделал паузу и попытался вернуть зрительный образ старшей Хохлаковой, встретившей Алёшу в своем будуаре на кушетке с демонстративно выставленной напоказ опухшей ногой. С каждым очередным звуком сверху черты героев его романа становились все более расплывчаты, а их речи – бессвязны. Массаж висков двумя пальцами тоже не помог сосредоточиться. Пришлось открыть глаза. Для Анны Григорьевны это означало паузу в стенографировании.

– Еще неделя – другая такой работы и Любимов меня проклянет… – в голосе писателя сквозило если не отчаяние, то досада. Раньше, когда он пребывал в лучшем состоянии здоровья, текст давался гораздо легче, сочинительство не казалось таким хрупким и долгим делом. Главы ложились на черновики стройно и быстро, материализуя его давние идеи, замыслы и раздумья. Теперь же он впадал в раздражение не только от приступов легочной болезни, но и от своей беспомощности в желании собраться с мыслями.[44]

– Душа моя… Я сейчас же поднимусь к Сонечке и попрошу её быть потише, – Анна Григорьевна накинула на плечи пуховый платок и решительным шагом направилась в парадное.

Белошвейка открыла дверь только после третьего настойчивого стука.

– Дорогая, я очень прошу вас… Фёдору Михайловичу нездоровится. Можно ли не громыхать, как вы это делаете.

Невысокого роста девушка, стоявшая в дверях, виновато опустила взгляд и тихо ответила:

– Я прошу прощения. Пришлось самой сундук двигать, а он же такой неподъемный…

– Ну ничего, Сонечка, крепитесь. Тяжко самой, конечно. Не женское это дело, сундуки таскать… А муж-то ваш где? Дождались бы… – Анна Григорьевна с пониманием относилась к судьбе белошвейки, вынужденной денно и нощно прострачивать простыни, почти не покидая комнаты. Единственной её связью с внешним миром были несколько мужиков-курьеров, регулярно забиравших свертки с отшитым бельем. Разве это жизнь? Разве такой участи достойна эта одинокая красивая девушка?

– Спасибо, Анна Григорьевна, я постараюсь не доставлять вам неудобства. Простите еще раз, – держась одной рукой за косу, словно ребенок, барышня смущенно улыбнулась и, дождавшись, пока соседка снизу отправится домой, тихонько прикрыла дверь.

Спиной опираясь на дверной косяк, Соня Выговская с тревогой вслушивалась в звуки, раздававшиеся из парадного. Только когда дверь снизу хлопнула и лязгнула замком, белошвейка облегченно выдохнула и на цыпочках отправилась в соседнюю комнату.