– Совершенно точно… – задумавшись над будущей судьбой Дмитрия Карамазова, писатель сделал медленный шаг к первой ступеньке. – Не каждая… Пожалуй, лучше назначить ему двадцать лет каторги. В Сибирь.

Кэбмен, издавший специфический звук, похожий на рык с присвистом, заставил коня остановиться на перекрестке Чешам Плэйс и Понт стрит, там, где небольшая треугольная площадь одной из своих сторон упирается в маленький сквер.

Джентльмен в коричневом котелке, черном пальто и клетчатых брюках не спеша выбрался из кэба, осмотрелся по сторонам, передал извозчику монету и перешел дорогу на противоположную сторону. Быстро сориентировавшись в номерах домов, мужчина повернул налево и медленно пошел вдоль мощеной дорожки, проложенной по краю сквера. Свою цель он заметил сразу, как только вышел из кэба – сквозь пустые кроны деревьев четко просматривался контур длинного четырехэтажного здания, выкрашенного в серый цвет. Джентльмен, однако, направился в сторону, обратную от входа, он решил обогнуть сквер по его дальнему краю, чтобы убедиться в отсутствии излишне любопытных глаз.

За все время своего недолгого путешествия по Королевству из Саутгемптона в Лондон он сменил несколько экипажей, останавливался в тавернах, позволял себе менять маршрут на более долгий и, в конце концов, уверенный, что за ним нет слежки, позволил себе прибыть в пункт назначения. Дело было к вечеру и влажные, туманные сумерки уже пленили железные крыши Лондона, чтобы дать знак англичанам, что пора бы садиться за чай.

Обогнув сквер, джентльмен, дошел до того места, где Лайолл Стрит и Чешам Плэйс образуют перекресток в виде английской буквы «V». Мужчина освободил правую руку, переложив саквояж в левую, и подошел к лестнице из восьми ступеней, ведущую к широкой деревянной двери. Перед тем, как подняться, джентльмен поставил саквояж на каменный парапет, служивший основанием для высокой железной изгороди, и снял с правой руки желтую перчатку. Щелкнув металлической защелкой саквояжа, мужчина небрежно бросил туда перчатку и поправил галстук, заправленный по последней английской моде под высокий воротник, что дало ему возможность подвигать головой из стороны в сторону. С той стороны Лайолл Стрит, откуда он пришел ко входу в русское посольство, тротуар был абсолютно пуст, лишь почтовая карета нарушила тишину дипломатического квартала.

Легко поднявшись по ступеням, джентльмен взялся за отполированный латунный дверной молоток в виде головы льва и трижды ударил в него. Гулкий звук распространился куда-то внутрь, но дверь открылась не сразу, а спустя почти минуту. За это время посетитель посольства ни разу не оглянулся, а лишь поежился от холодного ветра, втянув голову в воротник.

В проеме беззвучно открывшейся двери показался невысокого роста человек, практически лысый, но этот свой недостаток он компенсировал шикарными седыми бакенбардами.

– Чего изволите? Сегодня приема нет… – холодно спросил на английском чиновник, определив по гардеробу посетителя, что того можно считать английским бизнесменом средней руки.

Ответ прозвучал по-русски, что немедленно изменило выражение лица посольского работника:

– Курьерская почта из Петербурга для господина посла.

Депеши, доставляемые курьером лично, имеют особое значение. Их содержимое известно исключительно двум лицам: отправителю и получателю. Никто из посторонних не смеет взглянуть даже на конверт. Чиновник Подгорский, дежуривший сегодня в приемной, прослужил в дипломатическом ведомстве не один десяток лет и гордился тем, что имел опыт службы у самого Игнатьева в Константинополе. Этому человеку не нужно было никаких инструкций и разъяснений, он всегда действовал, опираясь на собственный опыт и интуицию – ни одного взыскания по службе за всю карьеру.

– Прошу вас… – моментально отреагировал Подгорский, сделав шаг назад и в сторону.

– Не беспокойтесь… – ответил ему курьер, пройдя внутрь. Он обратил внимание, что чиновник, сделав вид, что поправляет коврик при входе, вышел за порог и оглядел прилегающую часть улицы.

– Привычка, знаете ли… – нисколько не смущаясь, ответил невысокий человек, погладив свои бакенбарды. – Как вас представить господину послу?

– Адъютант Великого князя Константина Николаевича, капитан второго ранга Лузгин, – последовало в ответ.

Подгорский провел гостя в ближайший зал для приемов и пригласил его занять место на кресле возле мирно потрескивающего поленьями камина.

– Господин посол у себя в квартире на втором этаже. Работает с документами. Я немедленно доложу о вашем прибытии. Прошу ожидать здесь.

Чиновник передвигался настолько тихо, что можно было подумать, что подошвы его идеально натертых туфель были подбиты каким-то волшебным войлоком. Весь свой путь к лестнице он проделал словно привидение, и паркет под его ногой не издал ни малейшего звука.

Оставшись в одиночестве, капитан облегченно выдохнул и позволил себе осмотреться по сторонам.

Убранство зала для приемов соответствовало своему назначению – производить впечатление на посетителей, утверждать их в мысли, что это собственность большой и сильной империи.

В таких помещениях Лузгин обычно чувствовал себя не комфортно. Ему была чужда вся эта дворцовая помпа и роскошные интерьеры. Возможно, где-то глубоко внутри бунтовала натура морского офицера, проведшего в тесной каюте не один год. С тех пор, как Лузгин ступил на берег, ему так и не удалось привыкнуть ко многим нравам и вкусам сухопутных людей, он по-прежнему в обустройстве своего личного мира руководствовался соображениями практичности и скромности. Великий князь за глаза называл своего адъютанта «мой аскет», что, впрочем, невозможно было считать обидным – такое прозвище придавало капитану вес в кругах, знающих толк в людях.

Громадная хрустальная люстра, подвешенная прямо над центром стола, за которым могла при необходимости уместиться целая делегация из двадцати человек, освещала зал равномерно, но не слишком ярко. Картины, симметрично развешенные на противоположных стенах, явно подчеркивали любовь посла к морской тематике – Лагорио, Боголюбов, Судаковский.

Огромный камин, украшенный затейливым орнаментом, выложенным при помощи маленьких бирюзовых плиточек, судя по всему, топился постоянно. Мягкий свет очага распространялся по залу, отбрасывая на паркетный пол покачивающиеся в такт движению пламени тени от витиеватых ножек стульев. Где-то в смежном зале, двери в который были открыты, раздался гулкий бой часов, отмеривших единственным ударом половину часа. Посольство оставляло впечатление пустого дома, постоянно готового к приему гостей, но адъютант понимал, что ощущение это обманчиво – в здании находится около пятидесяти человек и каждый занят своим делом. В обязанности этих людей не входит встречать его с оркестром.

Скрип ступеней лестницы, оказавшейся деревянной, заставил Лузгина отвлечься от изучения интерьера зала приемов.