– Это соседка… Я же просила, Саша… ты передвигаешься как цирковой медведь. Где же твоя известная всему Комитету осторожность?

Михеев, опустив револьвер, вышел из-за шкафа и поцеловал белошвейку в высокий лоб.

– Ты мой талисман. Когда ты рядом – ничего страшного не происходит. Жизнь становится спокойной и размеренной, будто и нет никакой борьбы, нет нелегального положения, – коренастый здоровяк вставил пистолет в голенище сапога и обнял маленькую девушку.

– Может быть, когда-нибудь… – Соня позволила себе слабость впасть в романтический настрой – запах любимого мужчины лишал её способности рассуждать здраво.

– Не может, Сонечка, не может! – резко ответил Михеев, отстранив её от себя. – Как только мы с тобой раскиснем, позволим себе слабость привязанности, или еще хуже – свяжем себя семейными обязательствами, мы станем уязвимы и тут же проиграем. Стоит ли сомнительная мещанская перспектива всех тех усилий и жертв, что мы уже принесли?

– Не стоит, конечно. Прости. Иногда женское начало во мне всё же берет верх. Это была секундная слабость.

Соня собралась с мыслями, смущенно расправила складки слегка примявшегося платья и, как ни в чем не бывало, легким шагом отправилась к серванту. Тихое, едва заметное позвякивание фарфоровых чашек, стоявших на блюдцах с голубой каймой, выдало легкое дрожание её тонких рук.

– Саша, давай чай пить. Разговор что-то не вяжется…

Михеев, разглядывая со спины точеную фигурку Софьи, отогнал мысли о прошлой ночи, которую они провели вместе. Соня открылась для него совершенно с другой стороны. Обычно собранная и строгая, не терпящая слабости и нерешительности, в любви она оказалась такой же страстной и ненасытной, как и в революционном деле.

– По такому случаю, у меня есть мёд… – белошвейка не говорила, она ворковала, как всякая женщина, желающая отблагодарить своего мужчину за любовь и доставленное удовольствие, и эта нота не осталась незамеченной Дворником.

– Всё. Собрались… – строго, словно преподаватель, произнес Михеев. – Пора возвращаться в реальность. Кто эта соседка? Почему она тебя знает?

Соня улыбнулась, наблюдая, как Дворник старается избавиться от романтического налета, еще оставшегося на его лице.

– Знаешь, Саша, было бы странно жить в одном парадном с Достоевским и делать вид, что ты не ведаешь, кто это. Нет, конечно, белошвейка Выговская не имеет времени на чтение «Бесов». Тем более, что я там совершенно не со всем согласна, но это человек был за свою борьбу приговорен к казни через повешение. Найдётся ли среди мыслящих людей хоть один, не знающий его трудов и заслуг? Ну, хорошо… я просто белошвейка, и мы обычные соседи… Тем более. Если я не буду здороваться с ним и его супругой, то это покажется странным, не так ли? Анна Григорьевна – прекрасной души человек. Я ей подшивала кое-что. Фёдор Михайлович в силу рода своей деятельности – человек нелюдимый и не терпит посторонних в доме. За редким исключением. А она младше его на… – Девушка задумалась, подняв глаза вверх. – На двадцать пять лет, представляешь? И это не мешает им быть счастливыми. Она полностью приняла такой образ жизни и помогает ему буквально во всем. Знаешь, Саша…

Раньше она так с ним не разговаривала. Софья поймала себя на этой мысли и тут же её устыдилась. «Знаешь, Саша…» – она будто делилась новостями со своим мужем, не отвлекаясь от накрывания стола к чаепитию. Не хватало только мирного посапывания младенца в кроватке с балдахином.

Все это очень напоминало счастливую семью. Такую, в какой выросла она. Где отец – генерал оберегал их от внешнего мира со всеми его несправедливостями и подлостями. Счастливую до тех пор, пока Соня её не оставила, посчитав своим предназначением не обеспеченное будущее выпускницы Смольного, а постоянную борьбу и смертельный риск за свои идеалы. «Нет… Так нельзя…»

Софья собралась с мыслями и решила перевести разговор в привычное русло:

– Ты говорил о Кронштадте. Как там наш сапёр? У меня есть данные, что в гарнизоне офицеры не то, чтобы готовы к активным действиям, но гордятся своим инакомыслием. В клубе стало модным крамольные речи произносить. Прекрасная почва для нашей работы, не находишь? Может быть, посоветуешь ему прислушаться, присмотреться. Там глядишь – и собьются в организованную ячейку.

Михеев закинул ногу на ногу, налил в чашку с заваркой кипяток из самовара и опустил румяную баранку в плошку с прозрачным, текучим медом.

– Есть такое, да. Офицеры вообще, страшные модники. От зимнего безделья они или пьют, или в карты играют, или стреляются. Вот наш знакомый, так тот – застрелился…

Соня застыла в метре от стола, изумленно разглядывая своего мужчину:

– Что ты такое говоришь? Как? Почему это случилось? Откуда тебе стало известно?

Череда вопросов, которую Софья выпалила быстро, жестко и четко успокоила Михеева. Теперь он перед собой видел не страстную любовницу, а прежнюю Софью. Единомышленницу и требовательного соратника.

– Да как стреляются обычно… Из пистолета.

Соня часто перед зеркалом отрабатывала свое выражение лица в критические моменты. Когда-нибудь ей придется смотреть в глаза жандармам, прокурорам и присяжным заседателям. Внутренне она была к этому уже давно готова. Единственное, что тревожило Софью, так это не уронить достоинства, не выказать ни страха, ни отчаяния. Вот после этой фразы Дворника белошвейка удовлетворенно для себя отметила, что ни один мускул на её лице не дрогнул, кожа не стала гореть, как это было в самые страстные моменты прошлой ночи, и ход мысли не сбился от первой ужасной эмоции.

– Есть подробности? – промолвила она, наливая себе в чашку чай. Руки уже не дрожали, она была как раньше собрана и хладнокровна.

Михеев не стал изображать из себя бравого гусара и тоном обыденным, совершенно не вызывающим, ответил:

– Не вынес любовных страданий, оставил записку.

– Откуда знаешь?

– Это я его застрелил. – Михеев отпил чай и с безразличным видом продолжил смаковать горчичный мед.

– Ты уверен, что все обставил должным образом? Тебя не заметили? – спросила Софья.

Дворник ожидал от неё другой реакции. Он думал, что сначала столкнется с осуждением и критикой, может быть – с гневом, но девушка в первую очередь подумала о нём самом. Это было лестно и приятно, но всё же – чревато лишним духовным сближением. Она его любит, это не подвергается сомнению, но в этот момент Михеев испугался, что чувство взаимно.

– Не переживай. Записку я подготовил загодя, пистолет его. Единственное, о чем сожалею, что не отыскал запалы. Возможно, он их хранил не дома. Да, и какая же теперь разница… У нас есть Кибальчич. Обещал через пару месяцев предоставить детонаторы собственной конструкции. Сказал – уйдем в лес для испытаний.

– Это была казнь? Он нас предал? – ровно так холодно Софья разговаривала, когда кто-то из низших членов организации допускал оплошность. Глаза её становились стеклянными, веки не моргали, милый носик казался острее, чем на самом деле, а сжатые, но по-прежнему пухлые губы придавали её лицу выражение совершенно испепеляющее.