впереди блеснули два зеленовато-красных огонька.

— Змеи!

— Ведьма!

— Господи, спаси нас!

— Отряд, огонь! — растерянно закричал прапорщик.

Зеленоватые огоньки бросились прямо на солдат, потом тревожно заметались в темноте.

Солдаты беспорядочно отхлынули назад и запрудили галерею, бросали винтовки, ползли по земле, крестились.

— Господи, это лисицы! Что вы, бог с вами! — закричал прапорщик откуда-то снизу, с земли.

Испуганные лисицы, оказавшиеся случайно зажатыми в тупик, прошмыгнули между ногами солдат и исчезли.

Солдаты подняли прапорщика, и он, храбрясь, начал командовать:

— По два стройсь! За мной, орлы!

Но не успели солдаты сделать и десяти шагов, как из темноты соседней галереи вдруг блеснул ослепляющий свет факелов, выскочили вооруженные люди и, грохоча сапогами и размахивая оружием, набросились на белогвардейцев.

Солдаты были окружены.

— Сдавайтесь, сволочи! — гремел голос матроса Ставридина.

Солдаты бросали оружие и поднимали руки вверх.

Партизаны, размахивая зажженными фонарями, повели пленных в глубь подземелья. Скоро шум затих, фонари погасли. Наступила темная, тревожная тишина…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Город Керчь, всегда живой и шумный, в этот воскресный день был особенно оживленным. С утра улицы и переулки города заполнились многоголосым говором людей, маршами духовых оркестров, скрипом телег, цокотом копыт, солдатскими песнями, — и все это устремлялось к морю.

По зеленоватой глади пролива из Тамани в Керчь легко и быстро скользили рыбачьи лодки с белыми остроконечными парусами; катера и моторные шхуны, скапливаясь, останавливались у пристани, где под английским флагом шипел парами огромный пароход.

По крутым трапам парохода непрерывной цепочкой сходили солдаты, одетые в зеленые английские шинели, затянутые широкими кожаными поясами; подъемные краны сгружали орудия, ящики с винтовками и пулеметами, тюки с обмундированием. На набережной, огибающей полукругом бухту, на приморском бульваре, украшенном русскими и иностранными флагами, у домов богачей, расположенных вдоль бульвара, колыхались и шумели толпы людей. Взгляды всех были устремлены к проливу, где разгружался американский пароход и куда спешили русские офицеры в английских мундирах, в цветных фуражках. Вдруг над бульваром теплый и неподвижный воздух огласился громкими восклицаниями:

— Идут! Идут!..

За оградой бульвара как-то сразу закачались головы людей, знамена, деревья, как будто на них налетел сильный, шквальный ветер.

— Идут!..

— Идут! Лопни мои глаза, идут! — закричал парень в рваной одежде, взбираясь на гранитный парапет, отгораживающий пристань. — У меня морской глаз… Вижу — миноносец режется. Вот и второй. А вон и третий…

— Долой проклятых!

— Кто кричит?

— Рабочие…

— Арестовать!

— Виват англичанам!

— Виват французам!..

Четыре крупных темно-серых миноносца стремительно высунулись из-за мыса крепости и растянулись ровной линией по проливу. Тревожно волнующиеся черные клубы дыма быстро сливались в длинную грязную тучу, омрачающую светлые воды пролива.

— Смотрите — еще, еще выходят!

— Французские!..

Миноносцы, вспенивая носами воду, разбрасывая ее в стороны, бешено неслись прямо на город. Длинные корпуса этих темно-серых судов напоминали чудовищных хищных рыб, выскочивших из глубины моря и остервенело мчавшихся на добычу.

Подходя ближе к гавани, миноносцы стали перекликаться протяжными сиренами.

Далеко в море, за мысом крепости, там, где брал свое начало Керченский пролив, точно подводная скала, вздымался крейсер.

На бульваре и набережной стало еще тесней. Толпы по-прежнему шумели.

— Спасители!..

— Долой интервентов!..

Появились городовые и офицеры; они устремлялись в тот конец бульвара, где полагалось гулять простонародью, солдатам и собакам.

Вдруг среди огромной плотной толпы возвысился молодой человек в синей блузе. Он держался одной рукой за бронзового амура фонтана, другой размахивал и бросал в толпу:

— Товарищи! Долой душегубов империалистов! Они привели сюда свои корабли и войска, чтобы этой силой, этой техникой согнуть рабочих и крестьян, поставить их на колени. Они хотят сделать Россию колонией, а нас — рабами!..

— Арестовать! — закричал какой-то зычный голос, но его сразу же заглушили десятки протестующих выкриков:

— За что? Он правду говорит!

— Не дадим в обиду!

— Говори!

Какой-то офицер шагах в двадцати от оратора, видимо не в силах пробраться к нему, поднялся на скамью и, размахивая револьвером, кричал:

— Запрещаю! Господа офицеры! Разогнать! Это большевик!..

Петька Шумный с листовками в кармане пробрался к оратору. Он узнал его, по не верил своим глазам. Перед ним стоял тот, кто только что давал ему листовки и советовал быть осторожным.

— Товарищи! Не позволяйте ставить себя на колени! Лучше умереть, чем стать скотом богачей и негодяев. Разъясняйте солдатам, что они обмануты буржуазией. Их привезли сюда, чтобы убивать таких же рабочих и крестьян, как и они сами. Боритесь с врагами! Помогайте Красной Армии! Все за оружие!..

— Держите его!.. Это подпольщик Бардин…

— Ловите разбойника!

— Да здравствуют большевики!

Оратор на глазах городовых исчез в толпе…

Шумный разбросал листовки и возвращался на «Юпитер», возле которого стояли на причалах французские миноносцы.

Вдруг возле самого мола он увидел бегущих женщин; они, крестясь, испуганно оглядывались.

— Ой, страх господень!

— Не ходите туда, там казаки вешают человека!

— Господи!..

У мола Петька увидел караульную группу английских моряков, они спокойно разглядывали повешенного на телеграфном столбе человека. Повешенный был одет в нанковый, с морскими пуговицами костюм, какой носят машинисты торгового флота. Темные пушистые волосы свисали на глаза; перекосившееся лицо посинело, поникло к плечу и, казалось, выражало удивление. Внизу, под ногами, лежала морская фуражка с белым кантиком и лакированным козырьком.

Над головой повешенного на фанерной доске черными буквами было написано:

«Предупреждение большевикам!

Повешен за раздачу прокламаций английским морякам».

…Время перевалило за полдень. Матросы с французских миноносцев шумными толпами выходили на берег. Воронцовская, центральная улица города была запружена гуляющей публикой.

Английские матросы собирались обособленными группами, важной и ленивой походкой проходили по улице, свысока посматривая на все окружающее.

Французские же моряки всюду вносили шум и оживление. Они забегали в кабачки, в пивнушки, в лавки, дурачились, хохотали, приставали к женщинам, объяснялись с ними жестами, писали записки.

— Рюски мадемуазель хороши мадемуазель… О, рюски женщины всегда биль мадонна!.. Франция всегда будет любить Россия…

Петька ходил по улице и наблюдал за моряками. Непонятные разговоры французов захватывали его своей горячей живостью и жизнерадостностью. Он не питал к ним вражды. Да и какие они ему враги? Они просто обмануты, они должны понять это. Он опустил руку в карман и сжал пальцами конверты с прокламациями. Взгляд его бегал по лицам моряков, искал, кому бы из них довериться. Петька остановился около большой группы матросов, замкнувших плотным кольцом трех девушек.

Одна из девушек, худенькая, с чуть смуглым лицом, стыдливо опустила глаза, отвечала морякам, поводя по ладони пальцами:

— Сигареты делаем…