– Вижу мачты канонерки, – сигнальщик начинает свой доклад и продолжает: – Они подпрыгнули. Наклоняются. Потерял.

Звук взрыва, сильно ослабленный расстоянием, докатился до нас, кажется, через целую вечность.

– Радио от Подъяпольского: пишет, что корабль британский разорвало в клочья. Пытается отыскать оставшихся на плаву.

– Всем отбой, – это уже командир корабля распоряжается. «Веста» торопливо приводит себя в состояние добропорядочного пассажирского парохода, но курса не меняет и скорости не сбрасывает.

Обломки, обломки, обломки. Трое спасенных в лазарете, все с контузиями.

– Он разошелся со мной встречными курсами, развернулся, догнал и приказал лечь в дрейф. Подошел с кормы и повернулся бортом. Тут я и пустил торпеду с полукабельтова. А он хлоп, и рассыпался, – Иван Иванович смотрит, как наши шлюпки бороздят место аварии, выискивая оставшихся на плаву. А больше никого и нет – корабль затонул настолько быстро, что утащил на дно почти весь свой экипаж, оглушенный взрывом трехсот килограммов взрывчатки.

Вижу, как двоих из трех, ранее выловленных из воды, англичан уже вынесли из лазарета и зашивают в мешки – не откачали. Только один из спасенных пока жив, но, говорят, весьма плох.

Впереди – Баб-эль-Мандебский пролив. В его водах хозяйничают англичане. Мы ведь даже не знаем, по какой причине командир этого небольшого крейсера решил проявить столь настойчивое любопытство. По собственной инициативе или волею пославшего его начальства? Наши сигнальщики не примечали ничего, что бы указывало на слежку или хотя бы повышенное внимание. Ни маячащих в отдалении кораблей, ни обгоняющих. Лишь встречные изредка. И те не проходили поблизости. Красное море – не узкий коридор. Тут достаточно места, чтобы со вкусом разойтись вдали и друг от друга и от берега.

* * *

После столь неприятной встречи я с неожиданной ясностью почувствовал, насколько нашей экспедиции не хватает артиллерийского корабля для сопровождения в пути. Ведь если нас раскроют или хотя бы в чем-то заподозрят, достаточно даже одной канонерской лодки, чтобы полностью разрушить всю нашу затею. Имея дальнобойные пушки, не так уж трудно противодействовать торпедной атаке, ведь катера уязвимы, а подводная лодка тихоходна. Так что расстрелять издали корабли сопровождения – задача тривиальная. Что же касается подводных лодок – да, поймать их почти невозможно. Но они частенько нуждаются в ремонте, причем, случается, вынуждены привлекать к нему обеспечивающих – Игната, Сашку Клемина или меня. Потому и путешествовали мы каждый на своем судне. Ведь теперь в командах «Ныряльщиков» не заводчане и конструкторы, а мастеровитые военные моряки, многие – с инженерной подготовкой. Но это пока не тот уровень знаний, которым обладают создатели подводных лодок.

Первый большой сбор состоялся у нас после прохода Баб-эль-Мандеба у северного берега залива Таджура. Тут эскадру поджидал угольщик, и настало время серьезной ревизии механизмов всех трех субмарин. Они ведь прошли около трех тысяч миль. Это триста пятьдесят часов хода. Кто-то может и улыбнуться, сочтя такую наработку ничтожно малой. Господа, не забывайте уровня технологий и качества материалов не самого еще конца девятнадцатого века. Так что пока пароходы отбегали бункероваться, на лодках, прикрытых от чужого взора корпусами двух оставшихся «нянек», звенели гаечные ключи и звучал технический жаргон про «ерундовинки» и «загогулинки».

Вероятно, все догадались и про подшипники турбин, и про щетки электродвигателей. Только аккумуляторы нас порадовали – они неплохо себя чувствовали. Хотя общий перечень замен выглядел впечатляюще.

Следующая «станция» была у нас уже у острова Кордива – это миль четыреста, не доезжая до Цейлона. Потом мы сделали такую же остановку неподалеку от острова Энгано у входа, считай, в Зондский пролив и, наконец, рядом с островом Хай – уже в нашей операционной зоне в полутораста милях от Сайгона. Рассказывать о штормах, о морской болезни и о том, что смыло волною за борт, не стану – это вы найдете в любой книжке про путешествия. Из особенностей было то, что мы не двигались группой, но и не тянулись длинной колбасой. Держались в радиусе радиосвязи, однако каждый шел сам по себе, регулярно обмениваясь радиограммами с остальными.

От самого Суэца ни с кем по телеграфу не связывались и, полагаю, ничьего внимания к себе не привлекли. От острова Хай Михаил Львович отправил своего человека на катере прямо в Сайгон – за новостями. Остальные же остались их поджидать. Тут меньше чем за сутки никак не обернуться. На лодках снова начались регламентные работы, так что – хоть так, хоть этак – сиди и жди.

* * *

Тихая тропическая ночь. Луна. Даже плеска волн о борт – и того не слышно. Команда и казаки намаялись на погрузке угля. Хоть и в тихую погоду, и при помощи грузовых стрел, все равно – тяжелая и грязная работа, да еще и в этакую-то жарищу, утомила людей. Все, кроме вахтенных, отдыхают. Многие вынесли койки на палубу или на крышу надстройки. Редко какой звук нарушит безмолвие. Те, кто во сне храпит, сконцентрированы на баке, и выводимые ими рулады разгоняют сонливость сигнальщиков и вахтенного офицера. До моих же ушей эта какофония не доносится. И сон не идет. Я никак не могу придумать, каким образом превратить общее соображение о прекращении судоходства вдоль вьетнамских берегов в четкий комплекс команд, исполнение которых приведет к желаемой цели. Не выстраивается цепочка действий.

Понятно, что нам следует нападать, чтобы сеять панику. Но наше оружие заточено на уничтожение, причем исподтишка. И крайне важно правильно выбирать цели. Мысль об утоплении без разбору всех встречных кораблей не представляется плодотворной. Собственно, для того, чтобы разобраться в ситуации, и отправлен человек в Сайгон, но разум нетерпеливо стремится предугадать, просчитать, перебрать варианты. Какой тут сон!

И вот слышу я английскую речь. Понятно, что один из участников диалога – спасенный с британского крейсера моряк. Второй же голос принадлежит мальчишке.

Парнишки отроческого возраста присутствуют среди казаков – есть такая традиция, держать воспитанников при воинском коллективе, и сколько-то «казачков» вертится среди наших «пассажиров». Но вот какого рожна один из них изъясняется на языке вероятного противника, как на родном, может это хоть кто-нибудь мне объяснить?

Ладно, думаю, утром разберусь. А только сна все равно ни в одном глазу. Отправился в кают-компанию, попросить у буфетчика джина с тоником, а тут как раз сотник сидит. По тому же вопросу зашел. И ему не спится.

Дело в том, что выдачу традиционной винной порции начиная с Суэца я своей властью отменил и велел поить всех растворенным в воде хинином, добавляя в это адское пойло «для скусу» рюмку водки на каждый стакан. Туда же капали и лимонного сока, пока не кончились лимоны. Ну а поскольку вместо водки были у нас и джин, и ром, и граппа, то получалось каждый раз нечто совершенно новой степени противности. Тем не менее пить эту гадость постепенно приучились все. Особенно после того, как закончилась взятая еще из дому квашеная капуста. Видать, было в напитке что-то такое, чего не хватало нашим организмам вдали от суши.