засыпал прямо за столом. Ему нравилось такое плотное расписание, и он изо всех сил старался не думать о дне расплаты, который рано или поздно должен был наступить.

Два года спустя Бертран ненамеренно стал орудием той самой расплаты, которая пришла к Кристиану в форме долгожданного кадавра.

Глава 14

За окном уже сгущались сумерки, когда из леса появилась запряженная лошадьми телега, распространяя запахи Сены. Весело насвистывая, Бертран остановил телегу около дома, спрыгнул и начал колотить в дверь, словно где-то был пожар:

– Де Врис! Эй, выходи, распутная девка цирюльника!

– Чего тебе? – высунулся Кристиан из окна и улыбнулся при виде друга. – Я занимаюсь!

– Конечно занимаешься! Вот именно! Хватит уже заниматься лягушками да ящерицами! Я тебе тут привез кое-что более достойное!

– Что это?

– Гугенот! Хватит болтать, открывай! Мне нужна помощь, один я его внутрь не затащу, он уже коченеет!

– Гугенот?! Что ты имеешь в виду?

– А как ты думаешь, что я имею в виду? Что, твой отец зря платит учителям кучу денег? Не знаешь, кто такой гугенот? Протестант, который на пути в ад соизволил заехать погостить в замок де Врисов!

Кристиан кубарем скатился по лестнице, выскочил на улицу и бросился к телеге. Там лежал плотно спеленатый белый кокон из хлопка, который обычно использовали для похорон бедняков. Под тканью проступали контуры тела: живот, широкие плечи и голова. Из савана торчала голая ступня с волосатыми пальцами.

Он подозрительно посмотрел на Бертрана, и тот сверкнул в ответ белозубой улыбкой. За последнее время Бертран заметно подрос и уже превратился в мужчину, уверенного в себе, умного, много пьющего, но тем не менее думающего.

– Считай это знаком моего уважения к твоим безумным затеям, – скромно сказал он, слегка поклонившись. – Стащил у могильщика. Сказать по правде, увел у него не только труп, но еще и лошадь с телегой. Случайно увидел, проезжая мимо таверны «Голова кабана». Он как раз туда завернул, забрав этого с виселицы, и ехал на кладбище. Ты столько раз жаловался, что тебе не хватает такого… мм… мяса к столу, так что я с радостью воспользовался моментом!

– Ты что, украл у него телегу?

– Ну а как бы я украл труп, не украв телегу?! Да ты не переживай, могильщик все еще сидит в таверне, а точнее, наверняка лежит лицом в стол, почти такой же бездыханный, как и его груз. Бьюсь об заклад, он даже не заметил, что у него что-то пропало. Кстати, зовут его Бофор!

– Кого, могильщика?

– Нет, труп. Давай-ка затащим его в дом, а то он простудится!

Схватив мертвеца за щиколотки, они стащили его с телеги. Бофор согнулся в поясе и с глухим стуком упал на землю.

– Весит небось двадцать стоунов, – сказал Кристиан, переводя дух.

– Да, но, думаю, когда ты с ним расправишься, он слегка похудеет, – ухмыльнулся Бертран. – Выносить будем по частям!

Поднатужившись, они подняли труп, уже успевший окоченеть, подхватили под мышки и потащили в замок. С трудом подняли по ступенькам, втащили в дверь, а потом через коридор на кухню. Кристиан распахнул дверь в чулан.

– Сюда? – спросил Бертран с легким отвращением в голосе. – Собираешься приправить его шафраном? Говорят, протестантов лучше подавать с желчью.

– В подвале стола нет, – ответил Кристиан, тяжело дыша, и быстро убрал бутыли со стола, на котором повар готовил консервы. – Давай его сюда!

Рывком друзья водрузили труп на стол. Бертран вытер руки о штаны и спросил:

– Отец у тебя когда приедет?

– Утром. Если вообще приедет. Они с матерью в городском доме. Может, и еще день там пробудут.

– Хорошо. Полагаю, он бы был против, даже если это протестант.

– Против? Да отец сделал бы со мной то же самое, что я собираюсь сделать с этим трупом!

– Что ж, тогда тебе стоит поторопиться, сделать все, что надо, а ночью сбросим его в реку.

Поместье находилось в излучине Сены, текущей в сторону Парижа и приносившей туда в том числе и разлагающиеся трупы.

– Окажи мне еще одну услугу, – взглянул на друга Кристиан, – съезди за Марселем! Он захочет на это посмотреть и учеников приведет. И поторопись, времени у меня немного!

Кристиан собрал лампы и свечи со всего дома, расставил их на полках в чулане, и помещение осветилось мерцающим светом. Он принес с чердака блокноты, весы и ящик с хирургическими инструментами. Размотав саван, Кристиан посмотрел на труп с растущим нетерпением, обошел его со всех сторон, внимательно разглядывая. Мужчина был обнажен. Вместе с жизнью он лишился и одежды. Прекрасный представитель своего вида, если не считать сломанной шеи, видимо от повешения. Одно это, подумал Кристиан, будет интересно исследовать.

Взяв ланцет, он сделал первый разрез очень аккуратно, как будто работал с живым пациентом. Раньше он никогда не вскрывал грудную клетку, первый разрез дался ему с трудом из-за неуверенности, а также из-за того, что кожа оказалась более плотной, чем он предполагал. Быстро отбросив в сторону деликатность, вскоре Кристиан рубил и резал, как заправский мясник. Сломав грудину, он вскрыл брюшную полость до лобковой кости и в восхищении уставился на то, что открылось его взгляду.

Взобравшись на табуретку, Кристиан взял персик, надкусил его и стал размышлять, с чего же начать. Вот жидкости, о которых говорил Гален: желтая и черная желчь, кровь и флегма. Он рассматривал нервы, обнажал мышцы, иссекал артерии и вены. Извлекал глазные яблоки и рассматривал устройство уха. Тщательно все измерял и записывал вес органов, ощупывал и пальпировал, тыкал и трогал. Документировал все увиденное, сравнивал свои наблюдения с тем, что было написано в книгах, набитой рукой быстро зарисовывал все. Кое-что из обнаруженного поставило его в тупик: правая почка была расположена не выше левой, хотя Везалий и Гален очень четко указывали разницу в расположении. Разумеется, Кристиан был не готов спорить со столпами. Ему пришло в голову, что, поскольку Бофор был гугенотом, у него могли возникнуть какие-то деформации. Он сделал пометку о расхождении с анатомическими атласами и продолжил обследование. Часа через три вернулся Бертран с двумя нервно хихикавшими проститутками и флягой вина, но без Марселя.

– Где он?

– Цирюльничает где-то в округе, я полагаю, – пожал плечами Бертран. – Жена не знает, где он. Зато я прихватил вот этих пташек, они не студентки, но испытывают непреодолимую тягу к знаниям!

Девушки попытались заглянуть в чулан и посмотреть, чем там занимается Кристиан, но он преградил им дорогу. Одна из них смело поцеловала его и протянула ему флягу с вином. Кристиан с улыбкой отказался и повернулся к Бертрану:

– Развлекай наших гостей, а мне надо работать.

– С превеликим удовольствием, – глубоко поклонился Бертран и взял одну из женщин под локоть. – Дорогие дамы, по указу господина хирурга де Вриса, мы с вами продолжим занятия анатомией в библиотеке! – провозгласил он, и они ушли, шелестя нижними юбками и смеясь.

Кристиан снова погрузился в работу, пытаясь сравнивать то, о чем читал в книгах, с собственными наблюдениями. Где же среди всей этой плоти обитает душа? Сердце и легкие действительно растворяют жидкости? Как печень порождает кровь, как мозг формирует мысли, как глаз помогает нам видеть? Он работал, пока у него не начали слезиться глаза и сосредоточиваться стало сложнее. Бертран дважды спускался к нему, и дважды Кристиан отсылал его.

Около четырех утра в дверях снова появился Бертран, и на этот раз друг был более настойчив.

– Честно говоря, mon ami[11], я начинаю за тебя волноваться, – нахмурился он.

– Все в порядке, – отмахнулся от него Кристиан, продолжая работу.

– Может, и в порядке, но я с подозрением отношусь к парижанам, предпочитающим тело мертвого мужчины телу живой женщины. Вот, выпей-ка. Хоть в себя придешь, – добавил он, протягивая Кристиану бокал.

Мышцы Кристиана ломило от усталости. Отложив в сторону ланцет, он с благодарностью взял бокал и выпил его залпом, чувствуя, как сладковатый бренди обжигает горло.

Бертран осмотрел кипы книг, бумаг, тканей и органов вокруг Бофора, лежавшего на столе с раскинутыми руками и ногами. Верх черепа и мозг отсутствовали. Органы были разложены по банкам: печень плавала в меду, сердце – в уксусе, три пальца – в вине. Запах стоял отвратительный.

– Кажется, твой друг уже немного перезрел… – поморщившись, сказал Бертран.

– Думаю, ты прав. Я сделал