Однако графа было не так-то легко сбить с толку. Османы, напомнил он супруге, угрожают королевству. Убийство мусульман – святое и почетное занятие. И хотя Франция и Османская империя объединились против Карла, однажды цивилизованный христианский мир разом встанет на защиту своих ценностей и остановит Сулеймана и его орды неверных. Придет день, и Османская империя падет, а пока рыцари ордена Святого Иоанна продолжат причинять султану неприятности и гордо нести знамя Христа. Кристиану суждено покрыть себя славой, и такую возможность нельзя упускать.

– Весь христианский мир, как ты его называешь, Арно, на моей памяти только и делает, что обращает свое оружие против себя! – воскликнула жена. – Неужели служить Господу можно только с помощью убийств? Почему бы тебе не разрешить Кристиану самому принять решение?

– Потому что не его это дело – принимать решения! Любой дворянский род сочтет за честь, если их сына примут в орден. Я не потерплю отказа!

– О, значит, ты служишь своему тщеславию, Арно? И готов отдать за это жизнь собственного сына?!

Арно пришел в бешенство от этих слов, вскочил с кресла и набросил на плечи плащ.

– Я слишком много тебе позволяю, Симона! Ни один мужчина не должен позволять женщине вести такие разговоры! Но сейчас ты окончательно перешла все границы! В этом доме хозяин – я, и я не намерен больше слушать твои бредни! – крикнул он и выбежал из дому.

Из Парижа граф уехал лишь два дня спустя. Он присоединился к его величеству в Пикардии, где император Карл, так и не смирившийся с поражением, пошел войной на фламандский город Эсден. Симона проводила Арно, но уже знала, что делать дальше. Граф, как всегда, оказался упрямым как осел, а она прекрасно знала, как поступать в таких случаях, чтобы сделать по-своему.

Она решила посетить медицинский факультет и убедить их разрешить Кристиану сдать экзамены. Когда лицензия врача будет у него в кармане, отцу придется пойти на попятный. Но даже если он продолжит упорствовать, по крайней мере, Кристиан успеет получить лицензию до отъезда на Мальту, и тогда и отец, и сын получат желаемое. Граф узнает о ее вмешательстве, придет в ярость, но ярость вскоре пройдет. Так было всегда. Она отправила письмо в школу медицины рядом с площадью Мобер и попросила о встрече с уважаемым доктором Филиппом Гиньяром, а также с его коллегами с факультета. Конечно же, у нее не было иллюзий, что они помогут матери, попавшей в сложное положение, бесплатно, поэтому она решила подкупить их и подготовилась к встрече, прихватив с собой увесистый кошелек.

Гиньяр и сотоварищи устроили ей теплый прием, появившись в своих форменных шапочках и длинных одеяниях с каймой из красного бархата. Собравшись за большим столом, они пригласили графиню сесть во главе и вежливо выслушали ее просьбу. Особенно внимательно они слушали ее, когда она подсластила пилюлю своим щедрым пожертвованием и обещанием, что оно не станет последним.

– Заверяю вас, графиня, – откашлявшись, начал Гиньяр, – что мы бы очень хотели удовлетворить вашу просьбу, но здесь речь идет о соблюдении правил. Ваш сын не прошел обучения у лицензированного цирюльника-хирурга в течение достаточного времени.

– Чушь! – отрезала Симона. – Он был учеником Марселя Фуко почти три года! Он служил его величеству в Меце!

– К нашему глубочайшему сожалению, месье Фуко лишился лицензии, – развел руками Гиньяр. – И то время мы не можем зачесть, а одной службы в Меце недостаточно. Возможно, он найдет себе другого учителя, и тогда через год-другой…

Симона поняла, что Арно успел поработать с членами комиссии раньше ее. Интересно, чем ему удалось подкупить их? – подумала графиня, глядя на лежащий перед ней на столе кошелек с флоринами. После встречи она пребывала в глубокой задумчивости. Служанка, ожидавшая во дворе и державшая за уздечку арабского скакуна графини, помогла Симоне сесть в седло, затем села на свою лошадь. Им пришлось ехать верхом, потому что по узким городским улочкам было разрешено ездить лишь королевским каретам, принадлежавшим его величеству Генриху и ее величеству Екатерине Медичи. Если карета требовалась королеве, то даже сам король отправлялся по делам верхом.

Они пересекли Малый мост и оказались на острове Сите, где Симона заехала в собор Нотр-Дам, поставила свечу за благополучное возвращение Арно и помолилась за его здоровье. Дальше ее путь пролегал через деревянный Большой мост на правый берег, мимо ювелирных лавок и переплетчиков, где они с Кристианом часто покупали книги. Она свернула на набережную в сторону Лувра, намереваясь выехать из города через ворота Сент-Оноре. Река кишела лодками и баржами, перевозившими только что пойманную в море рыбу, бочонки с вином с близлежащих виноделен или бревна из окрестных лесов. На самой набережной, как всегда, полным ходом шла торговля.

Симона лавировала между тележками и повозками, объезжала разносчиков воды и портовых грузчиков, рыбаков и прачек, пришедших на реку с большими корзинами белья. На протяжении всей поездки графиня продолжала разрабатывать план дальнейших действий. Можно обратиться напрямую в совет цирюльников-хирургов, который и принимал экзамены, но они ничего не станут делать без разрешения факультета, тем более Арно уже наверняка побывал и там. Придется придумать что-то еще. Есть и другие школы, в Монпелье и Женеве. Возможно, получится заручиться поддержкой отца, думала Симона.

У дверей склада на улице Магдалины стояла телега, грузчики загружали ее известью. Один из них появился в дверях и закинул в телегу тяжелый мешок. От нагрузки телегу перекосило, и тормозная колодка не выдержала. Телега медленно поехала, грузчик побежал за ней, пытаясь остановить, но улица шла под гору, и вскоре телега, набирая скорость, уже неслась к реке. Грузчик кричал: «Поберегись!», но его никто не слышал. Телега вылетела из переулка на набережную, чуть не врезалась в осла, а дальше на ее пути оказалась лошадь Симоны.

Графиня даже не успела понять, что случилось. Коня сбило с ног, из горла животного донеслось громкое ржание, похожее на пушечную канонаду.

Симона вылетела из седла и рухнула на мостовую. Рядом с ней лежал конь с переломанными ребрами, животное тяжело дышало и издавало утробные звуки, служанка завопила от ужаса, на ее крики сбежался народ. На морде арабского скакуна выступила кровавая пена, безумно вращая глазами, он попытался встать на непослушных ногах, но снова упал. Пока животное билось в предсмертных судорогах, из страха попасть под его копыта к графине никто не решался подойти.

Наконец конь затих.

Двое мужчин положили Симону на телегу и отвезли в ее городской дом.

При виде матери у Кристиана сдали нервы. Он повидал столько раненых и искалеченных на войне, но сейчас совершенно растерялся.

Только не ты! Mon Dieu, только не ты!

Тряхнув головой, он взял себя в руки, бросился к себе в комнату за спрятанным там саквояжем с инструментами, чуть не сбив с ног Ива, который, хромая и опираясь на трость, шел через зал. Кристиан опустился на колени рядом с ее постелью. Пульс был частый, но прощупывался хорошо, дыхание было спокойное. Череп не пострадал, в глазах не было поволоки – верного знака скорой смерти. Кристиан начал разрезать на ней одежду.

– Attendez! – c беспокойством в голосе окликнул его вошедший в комнату Ив. – Я уже послал за докторами!

– Я доктор, – ледяным тоном отозвался Кристиан, даже не глядя на брата.

– Еще нет, – ответил Ив твердо, но без всякой злобы. – Подожди, пока придет кто-то более… – Он замялся, крутя в руках трость. – Просто подожди, Кристиан! Прошу тебя!

Не обращая внимания на просьбы брата, Кристиан тщательно осмотрел Симону. Голова не пострадала. Переломов или серьезных травм груди, живота или таза не обнаружилось.

Вздохнув с облегчением, он наконец добрался до ноги и сразу понял, что она сломана выше колена. Перелом был закрытый, бедро распухло и почернело. Кристиан аккуратно прощупал бедро выше гематомы, пытаясь понять тяжесть перелома, но там, где должна была быть кость, пальцы уходили в мягкую плоть.

– А-а-а-а! – закричала мать, и Кристиан побелел.

Симона не очнулась, но заметалась, а потом снова застыла. Он успокоил ее, прикусив губу от напряжения и ужаса, ведь он произвел пальпацию намного выше предполагаемого места перелома, где пациентка должна была испытывать самую сильную боль. О нет, понял он, кость не просто сломана, а раздроблена, и вправить