маленькое расстояние, чтобы надеяться остаться в живых. Повисла звенящая тишина. Казалось, даже окружающее пространство замерло, в ожидании момента, когда девушка сорвется с места, чтобы закончить начатое. Я знал, что этих двоих уже ничто не спасет. Знал, и не мог этого допустить, потому что именно на этих последних метрах, пролегала та незримая черта, которую Антеннария не должна была пересечь. Я не хотел видеть гибель ее души... И дело было вовсе не благородстве. Просто я не мог поступить иначе, ведь дома меня ждали похожие на нее девчата, и после того, как я забрал ее из поселения убийц, она стала одной из них. Это накладывало на меня определенную ответственность. А может, я просто искал оправдание своему поступку...

Я сорвался с места чуть раньше эльфийки, и успел перехватить ее прямо возле сжавшегося от страха Ириски. Однако удар Тени было уже не остановить. Чудом отклонившись, ощутил, как острое лезвие полоснуло по плечу. Главное, что не по шее! Зашипев от боли, я обхватил Антеннарию руками и прижал к себе. Эльфа замерла. Она не пыталась вырваться и добить этих двух упырей. Не пыталась отстраниться или хоть как-то выразить протест моей выходке. Я будто обнял прекрасную, заляпанную чужой кровью, статую, а не живую девушку.

— Хватит, Нари... — тихо проговорил я, чтобы меня услышала только она. — Успокойся... Тебе больше не надо убивать... Никогда...

Эльфийка даже не пошевелилась. Прошло пару минут, а она не проронила и слова. В какой-то момент, я даже заволновался, что не успел, не смог удержать ее от решающего шага, но вдруг услышал прерывистое дыхание девушки. Слегка отстранившись, я посмотрел на нее. Она казалась все такой же безразличной ко всему, но по ее щекам тонкими ручейками струились слезы. В потускневших глазах словно зажигались огоньки и желание жить. Красиво очерченные губы едва заметно подрагивали — Тень едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Все хорошо...все закончилось... — так же тихо проговорил я, и Антеннария окончательно поддалась эмоциям, которые переполняли ее изнутри.

Выпустив кинжалы из рук, эльфа обессилено упала на колени и, наконец-то, дала себе волю. Она ревела навзрыд, временами жалобно подвывая, размазывая по щекам крупные слезы облегчения и стирая пятна крови. Девушка, то горько посмеивалась, то вновь заливалась слезами. Казалась, что ей хотелось выплеснуть из себя все, что накопилось за долгие годы одинокой борьбы с самой собой и с принятыми стереотипами. Присев рядом с ней на корточки, я, молча, поглаживал ее по макушке, давая ей возможность выплакаться. Ну вот, так-то лучше. С меня хватит и одной эльфийки с покореженной душой...

Услышав за спиной нервный смешок, я обернулся, хмуро посмотрев на Ириску. Ветродуй сидел на земле, положив руки на согнутые в коленях ноги и опустив голову. Казалось, он не мог поверить, что ему удалось разминуться с собственной смертью, хотя она и была близка, как никогда. Пряник, что стоял рядом, словно стал каменным изваянием. Сжимая секиру, до побелевших костяшек, он был напряжен до предела. Я бы даже не удивился, если бы Тень сломала один из кинжалов, в попытках пронзить его стальную мускулатуру.

— Почему? — из-за всхлипов Нари, я едва услышал вопрос хренопузика. — Почему ты не дал ей убить нас? — так же тихо проговорил он, подняв голову и посмотрев на меня каким-то уставшим и измученным взглядом. Я не стал говорить, что спасал вовсе не их. Незачем ему было об этом знать...

— Мне твоя жизнь без надобности, — спокойно проговорил я. — Поверь, если бы ты не таскался за мной, сам бы я тебя искать, точно не стал.

— А как же мой брат? — горько усмехнулся Ирис. — Его жизнь была тебе нужна?

— Нет, — твердо ответил я. — Просто так сложились обстоятельства.

— Обстоятельства? — хмыкнул степняк и как-то снисходительно покачал головой. — Знаешь, а ведь я до последнего надеялся, что он жив.

— Мне жаль... — тихо обронил я, глядя перед собой.

Я понимал, что моя жалость ему никуда не уперлась, но это были мои искренние чувства. Богатая, разгульная жизнь ослепила меня вседозволенностью и безнаказанностью, а неведомая болезнь напугала до усрачки. Тогда я был готов идти напролом, невзирая на жертвы и даже не думая о последствиях и поиске других путей по достижению цели. Наверное, сейчас я бы поступил иначе. Ну, или хотя бы попытался. Однако отмотать время назад и переиграть ситуацию, было неподвластно никому...

— Жаль? — эльф посмотрел на меня, как на идиота. Да, наверное, это самое банальное и глупое, что можно было сказать в данной ситуации. Но и не сказать этого я не мог — оно, словно разъедало мою душу и требовало выхода. — Что убогий ящер может знать о жалости? Тебе не понять, что я испытал, когда потерял единственного близкого родственника...

— Это не так, — сдержано проговорил я, пропуская мимо ушей очередное оскорбление. — У меня тоже есть братья...

— Но они есть, — в очередной раз, горько усмехнувшись, перебил меня Ириска. — Они живы...

— Да... — тихо обронил я.

А что еще я мог сказать? Отчасти он был прав и, наверное, будь я на его месте, тоже бы захотел докопаться до истины и отомстить за брата. Повисла гнетущая тишина, которая порождала неловкость и подкручивала гайки напряжения. В какой-то момент, я даже начал опасаться, что ветродуй сорвется и затеет очередную потасовку. Стараясь особо не привлекать внимания, сдвинулся немного в сторону, чтобы заслонить собой Нари, которая явно была не в том состоянии, чтобы сражаться. Да и не хотел я вновь втягивать эльфу — не для того останавливал ее смертоносный танец... Сосредоточенный до предела, я был готов в любой момент призвать Икирим и дать отпор степняку, но он заметив это, лишь насмешливо хмыкнул...

— Не суетись, — устало проговорил он, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Я тебя больше не побеспокою, — Ириска мельком взглянул на Тень и на подошедшую Глориозу, а затем развернулся и зашагал обратно в рощу. Серьезно? После всего, он вот так просто уйдет?

— Тогда к чему были все твои нападки? — растерянно выпалил я, глядя эльфу в спину. Он остановился, но поворачиваться не стал...

— Неизвестность — хуже любого яда, — немного помолчав, наконец, заговорил степняк. — В глубине души, я уже знал, что брат погиб, но призрачная надежда на то, что он все-таки жив,