— Мало ли на свете похожих машин.

— Оказавшись вновь у корпуса «Би», вы стали терпеливо ждать появления Барби. Вам повезло. Она задержалась, по привычке скандаля и настаивая на своем так долго, что вы успели провернуть трюк с машиной и вернуться назад. Как только Барби вышла из корпуса «Би», вы под покровом ночи двинулись за ней, нанесли удар, потом перенесли ее тело и уложили так, чтобы казалось, что женщина выпала из окна своего номера. А потом, сочтя свою жертву мертвой, вы ушли. Вам повезло, погода была отвратительная, вас никто не увидел.

— Ну вот! Меня не видели, что вы придумываете!

— Зато вы выбросили свое орудие убийства — тяжелый металлический клин — совсем неподалеку от места преступления. Мы хорошенько поискали и нашли.

— Молодцы. Рада за вас.

— А я вот за вас не очень. Дела ваши плохи. На орудии нападения остались следы вашего ДНК. Точно так же, как и на теле вашей первой жертвы — Меерсона. Так что вам предстоит отвечать сразу по двум тяжелым статьям. Женщина, на которую вы напали, выжила. И не просто выжила, а пришла в себя и рассказала, кто на нее напал. У нас есть еще одна свидетельница — домработница доктора Меерсона, которая видела, как вы поспешно убегали из дома буквально за несколько минут до того, как туда прибыла полиция.

— Это была не я! Это была другая женщина.

— Кто же?

— Ирина! Мать мальчика.

— И за что же ей убивать доктора?

— Она разозлилась, когда Марк сделал неудачную операцию ее сыну. И хотела ему отомстить.

— Да, приметное светло-бежевое, почти белое пальто, принадлежащее Ирине и испачканное кровью Меерсона, мы нашли у нее в вещах. Но она его не надевала. Это сделали вы. Ирине обижаться на доктора было не за что, Меерсон сделал ее сына умней раз в десять. Как это получилось, никто не знает. Сам Меерсон явно не ожидал такого результата. Не ожидали его и вы.

— Марк предупреждал, что не может гарантировать результат на сто процентов, — нехотя произнесла Лена.

— Но скажите мне одну вещь, зачем вам понадобился еще и декоративный шрам на лбу у ребенка? Ведь стимулятор был вживлен в затылочную часть.

— У ребенка, которого я планировала выдать за Колю Горемыкина, был шрам на лбу. Я давно сообщила Федору, но это мог знать и Жора, что ребенок травмировался. Так что, появись Ваня без шрама, это могло вызвать подозрения.

— Но подозрения вызвало другое, племянник показался Горемыкину слишком умным. Почему же вы не совершили подмену с первоначально избранным для этого ребенком? Ну с тем, который действительно был со шрамом на лбу?

— Его неожиданно усыновили. Я никак на это не рассчитывала. Пришлось срочно искать замену.

— А настоящий Коля? Где он?

И тут на лице Лены появилась торжествующая улыбка.

— О-о-о! Вам никогда этого не узнать. Никогда!

— Почему?

— Мальчик давно переведен в детский дом под чужим именем. Нет, не на Кипре. О нет! Это самый обычный детский дом, не скажу, что из худших, но и не лучший. Далеко не лучший. И, кстати говоря, его брат тоже находится там с младенчества.

— Вы… Вы подменили детей!

— Да, Антоша Горемыкин, который живет в моем детском саду в комфортабельных условиях, получает вкусную еду, не обижен вниманием и лаской, на самом деле не имеет к семье Горемыкиных никакого отношения. Это просто ребенок, которому повезло. А настоящий Антоша живет в обычном детском доме. Без фруктов, без ласковых воспитателей, без развлечений.

Так вот в чем заключалась месть этой женщины! А следователь-то ломал голову, что же затеяла Воронцова, подобравшись так близко к своим врагам, но долгое время бездействуя. А она вовсе не бездействовала. Она выкрала у своих врагов самое дорогое — наследников, продолжение рода, продолжение их самих.

— Я была милосердна. Судьба подарила мне брата. И я тоже позволила этим детям расти вместе. Будут они дружить, почувствуют ли родство между собой, не мне решать. Но я была к ним не более жестока, чем в свое время судьба была жестока ко мне!

Следователь смотрел на эту женщину, заливающуюся торжествующим смехом, и был не в силах понять, что же на самом деле двигало ею. Что за злоба такая, что Воронцова сумела пронести ее через годы и десятилетия. Положила на алтарь своего желания отомстить собственную жизнь, счастье, жизнь других людей. И все ради чего? Чтобы отомстить двум обидевшим ее мерзавцам? Людям, которым судьба и так уже отомстила, лишив их здорового потомства?

Лукашов был поражен пещерной жестокостью этой женщины. Но в то же время и рад, что Коля Горемыкин все-таки жив. И его брат находится рядом с ним. Что же, главное они знают, а уж найти этих детей среди прочих детдомовцев — это дело вполне посильное, на то он и следователь.

Когда следствие было завершено, Герману не пришлось мириться с Ириной. Женщина предпочла развестись и жить с Почтаревым. Пока шло следствие, Ирина всячески выгораживала своего любовника, щедро поливая грязью Воронцову. Так что Почтарев, помогавший следствию, прошел как свидетель, а вся тяжесть содеянного пала на одну Елену Воронцову.

Активная участница всех событий, Оксана долго не могла понять одного. И наконец не выдержала, обратилась за разъяснением к Герману:

— Но все-таки как же Горемыкины не поняли, с кем имеют дело? Как не узнали в Елене дочь своей старой знакомой? Человека, которого они так подло кинули?

— Да они стольких кинули и столько подлостей наделали, что одной больше или одной меньше — для них уже роли не играло.

— Но все-таки они должны были понять, кто перед ними.

— Они последний раз встречались с Леной больше двадцати лет назад. Она тогда была ребенком. Девочка за эти годы выросла, изменилась, превратилась в роскошную женщину. К тому же Лена давно вышла замуж, получила фамилию мужа. Как тут ее узнаешь? Да и сама Лена соблюдала осторожность, стремилась ничем не выдать себя и своего истинного отношения к этим людям.

— Все равно очень странно. Я бы обязательно узнала ее.

— Так то ты, — усмехнулся Герман, ласково чмокая Оксану в макушку. — Самая умная и проницательная из всех женщин. И подумать только, такая женщина досталась именно мне!

Да, дорогие читатели, если Ирина нашла свое счастье с Почтаревым, то Герман и Оксана тоже соединили свои жизни. И они очень-очень счастливы, можно сказать, купаются в счастье. Единственное, что немного огорчает Германа, так это то, что Ирина возомнила себя матерью вундеркинда и не позволила извлечь из Ваниной головы злополучный стимулятор, вживленный доктором Меерсоном.

Более того, Ирина изо всех сил развивает Ванечку, стараясь дать ему как можно более разностороннее образование. Чтение, счет, музыкальная грамота, основы живописи, графика, каллиграфия. И это только начало. Ребенок все впитывает, как губка. Но всякий раз, когда Ирине намекают, что это неестественно и ради самого Вани надо бы извлечь из него стимулятор, с ней случается форменная истерика.