– Выпей.

Низрин уставилась на нее во все глаза.

– Что?

– Выпей, – повторила Нари и кивнула на дверь. – Или выметайся из моего лазарета.

Не отводя взгляда, Низрин поднесла чашку к губам и сделала небольшой глоток. После чего со стуком поставила сосуд на стол.

– Я бы не подвергла твою жизнь такому риску, бану Нахида. Никогда.

– Тебе известно, кто способен приготовить подобный яд?

– Нет, – ответила Низрин, даже не моргнув глазом.

Нари взяла со стола чашку. У нее дрожали руки.

– А если бы знала, ты бы сказала мне? Или от этой правды меня тоже нужно оберегать?

Низрин вздохнула.

– Нари…

Но Нари уже вышла из лазарета.

Любайд ждал на крыльце беседки, чуть поодаль от входа в ее спальню.

– Я бы не мешал им на твоем месте, – предупредил он, когда Нари прошмыгнула мимо.

– Это они мешают мне.

Она подошла к зашторенному дверному проему, но на пороге остановилась и юркнула в тень, отбрасываемую решеткой плетистых роз. Изнутри доносились голоса королевской четы.

– …гореть в аду за то, что обрек собственного сына на такую судьбу. Ему было восемнадцать, Гасан. В восемнадцать лет ты отправил его в Ам-Гезиру на верную смерть, сразу после того, как его истязал какой-то морской демон!

– Ты думаешь, я этого хотел? – прошипел в ответ Гасан. – У меня трое детей, Хацет. И в тридцать тысяч раз больше подданных. Дэвабад должен стоять на первом месте. Я всегда тебе это говорил. Нужно было тебе задуматься о его безопасности до того, как твои родичи и их приятели-малокровки стали подстрекать моего сына к государственной измене!

Нари боялась пошелохнуться, прекрасно понимая, что подслушивать ссору двух самых влиятельных джиннов в Дэвабаде было равносильно подписанию себе смертного приговора. Но она не могла заставить себя отвернуться.

Хацет продолжала.

– Дэвабад на первом месте, – повторила она. – Интересно слышать такое от короля, который не жалея сил втаптывает в грязь все, за что боролись наши предки. Ты позволяешь продавать шафитов с молотка и закрываешь глаза на то, что твой эмир скоро окончательно сопьется.

– Мунтадир не спивается, – возразил Гасан, заступаясь за сына. – Он намного способнее, чем ты считаешь. Он налаживает дружбу между нами и Дэвами, наводит давно сожженные мосты.

– Это не дружба! – воскликнула Хацет гневно пополам с отчаянием. – Когда, наконец, ты это поймешь? Дэвы не хотят дружбы с нами, они хотят от нас избавиться. Манижа презирала тебя, твой визирь перерезал бы тебе глотку во сне, если бы мог, а девчонка, которую ты шантажом вынудил выйти за Мунтадира, никогда не забудет, через что из-за тебя прошла. Когда будет зачат наследник, яд подсыплют уже тебе. Вместе с Прамухами, сообща, они бросят Мунтадира в каком-нибудь опиумном притоне, и не успеешь оглянуться, как город снова окажется во власти Нахид. – В ее голосе звенело предупреждение. – И вот тогда мы расплатимся кровью за всю кровь, пролитую Дэвами по вине твоих предков.

Нари сделала шаг назад, в ужасе прикрыв рот ладонью. В нескольких словах королева нарисовала исчерпывающую и жуткую картину будущего, о котором Нари боялась даже задумываться, и картина эта, увиденная глазами противника, была чудовищна. Но ведь Нари просто хотела торжества справедливости, а вовсе не хладнокровной мести.

Дара тоже хотел торжества справедливости, не так ли? Но вспомни, на что он был готов пойти ради этого. Нари тяжело сглотнула, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги.

Гасан повысил голос.

– Вот поэтому Ализейд позволяет себе такие высказывания и ведет себя подобным образом. Поэтому подставляет свою шею ради каждого шафита, встретившегося ему на пути. Все из-за тебя.

– Все из-за того, что он хочет как лучше, а ты всю жизнь учил его только держать рот на замке и размахивать мечом. До меня доходили слухи из Ам-Гезиры. За пять лет там он сделал больше добра, чем ты за пятьдесят.

Тон Гасана стал желчным.

– Тебя интересуют не его успехи в Ам-Гезире, жена моя. Не держи меня за дурачка. Имей в виду, на этот раз я не допущу твоего вмешательства. В следующий раз, когда ты позволишь себе лишнего, я действительно отправлю тебя обратно в Та-Нтри. Навсегда. И ты больше никогда не увидишь своих детей.

Повисла недолгая пауза, и потом королева ответила:

– Вот оно, Гасан, – сказала она так тихо, что мурашки пошли по коже. – То, что ты опускаешься до подобных угроз перед матерью своих детей… Вот поэтому тебя ненавидят. – Нари услышала скрип открывшейся двери. – Мне больно вспоминать, каким ты был раньше.

Дверь захлопнулась. Нари наклонилась вперед, заглядывая в комнату сквозь розовые стебли, и увидела Гасана. Он постоял, разглядывая спящего сына, а потом вздохнул, резко развернулся, подметая пол подолом черной мантии, и был таков.

Нари вошла в спальню, дрожа всем телом. «Нужно было быть требовательнее, когда обсуждалось мое приданое», – подумалось ей вдруг. Потому что нервотрепка с этой семьей стоила гораздо больших денег.

Она вернулась к постели Али. В свете каминного огня его грудь мерно поднималась и опускалась, напоминая Нари о том, как это было в прошлый раз. В ту тихую ночь она впервые потеряла пациента, а чуть позже – спасла принца от смерти. Впервые Нари нехотя призналась себе в том, что юноша, которого она упрямо называла своей мишенью, стал для нее практически другом.

Нари зажмурилась. Али и Низрин. Мунтадир. Дара. Все, кого она готова была впустить в свое сердце, которое, по словам Мунтадира, она обнесла неприступными стенами, так или иначе обманывали ее или использовали. Нари молчала об этом, но было время, когда она переживала, что дело в ней, что одинокое детство на каирских улицах и сверхъестественные способности, которые отпугивали всех вокруг, сломили ее и лишили способности налаживать крепкие человеческие отношения.

Но нет, проблема была не в ней. Во всяком случае, не в ней одной. Проблема была в Дэвабаде. Дэвабад ломал всех, начиная от короля-тирана, заканчивая работягой-шафитом, которого она поймала в своем саду. Городом правили страх и ненависть, скопившиеся за годы кровопролитий и затаенных обид. Здесь все силы уходили на то, чтобы выжить и защитить своих близких, не оставляя в жизни места для доверия и поддержки.

Она вздохнула и, открыв глаза, заметила, как Али пошевелился во сне. Болезненная гримаса исказила его лицо, из горла вырвался хриплый выдох. Нари вспомнила о настое, который до сих пор держала в руках, и все тягостные мысли были временно позабыты. Ее ждала работа.

Нари подвинула мягкую табуретку ближе к его изголовью. Даже если не брать во внимание шрамы, внешний вид Али, его подтянутое жилистое тело и под корень обгрызенные ногти, говорили о том, что жизнь в Ам-Гезире была не такой безоблачной, как могло показаться. Нари нахмурилась, заметив еще один шрам у него под подбородком. В отличие от рваных рубцов, оставленных маридами, этот был тонким и идеально ровным.