с застывшей ладонью у ручки. Мимо прошла сохранившая свои лета служанка и почтительно кивнула молодому господину. Раздался знакомый щелчок, поворот и вот дверь мягко отъезжает внутрь.

Дневной свет от емировых камней с улицы бьётся в окна, мама смотрит с грустью куда-то в одну точку, но как только видит его, сразу стирает это странное выражение лица и мягко улыбается.

— Это ты, Ганс, опять прячешься?

Затаив дыхание, он сделал шаг внутрь.

— Не бойся, я вижу, как ты вырос.

— Ты ведь не настоящая? — спросил он её, но втайне хотел услышать обратное.

— Зависит от того, как на это смотреть, сынок, — она всегда давала ответы на его детские вопросы, много читала и была не по годам мудрой. — Если всё вокруг иллюзия и вымысел, то кто тогда ты?

— Я это я, настоящий Ганс.

— Ты так и не принял это, да? Ты же столько знаешь…

— Чтобы узнать правду, я делал ужасные вещи, мама. Точнее, я делал их, чтобы… — сказав это, он до боли прикусил губу.

— Что бы ты ни делал, я тебя не осуждаю.

— Я не ради неё марался, а чтобы не чувствовать боль. Правда досталась случайно — я не просил её.

— И теперь ты не знаешь, как с ней жить? — она наклонила голову вбок, будто объясняла что-то очевидное несмышлёному ребёнку, но ласково и тактично.

— Я чудовище, люди доверились мне, а я просто пользуюсь ими. Я противен себе.

— Иди сюда.

Он присел рядом с её ногами и потёр кулаком лоб, силясь сдержать эмоции.

— Вот так, положи голову сюда, — нежными тёплыми пальцами она притянула его к себе и погладила.

— Я всю жизнь был один, притворялся каким-то выдуманным персонажем, дурачком, — он сжал зубы, рука тряслась, собранная в кулак. — Терпел… их насмешки.

— Мой дорогой мальчик, — мягко сказала женщина.

— Если бы я выдал себя хоть раз, хоть на секунду, понимаешь… Арлинги бы убили меня. Это какой-то бред… Я так долго притворялся, что сам не заметил, как стал своей же выдумкой, — слова лились из него, как прорвавшаяся гнойная рана. — Я не тот, кем являюсь для остальных…

— Я вижу твои страдания, но в твоём сердце всегда было много места для доброты и любви, — бархатные руки едва заметно коснулись его уха и намокли, дойдя до влажной щеки. — Ты стремился защищать тех, кто тебе дорог.

— Неправда, я боялся, что меня предадут. За мной идут только ради видений. Они доверились мне, но я не могу им отплатить тем же.

— Враги окружали тебя с детства — тебе пришлось стать скрытным, — еë голос был спокойным, как лесной ручей. — Ты не виноват. И пусть не замечаешь этого, но ты сильный и смелый.

Он ещё больше зажмурился, а мама продолжала.

— Я верю в тебя, Ганс, твоя справедливость освещает всем путь. Разреши мне обнять тебя, я буду ждать, сколько захочешь.

— Я этого не заслужил, я плохой сын.

— Моя любовь к тебе не требует заслуг, ты всегда будешь моим дорогим сыном, каким бы ты ни был.

* * *

Чуть больше двух недель назад.

Ник со спутниками присели отдохнуть после долгой и опасной дороги. На них нападали ещё дважды. К сожалению, потеряли двух зазевавшихся грузовых варанов. Отряд планировал использовать их для транспортировки емировых камней, но, похоже, придётся смириться с потерей тягловой силы.

— Уверен, что в правильную сторону идём? — спросил его Ганс, разбинтовывая раненую кисть, чтобы Алекса смазала её целебной мазью — запасы руды приходилось экономить.

Вместо ответа Ник кивнул на стену напротив них. Там красовалась одна из зарубок, оставленных когда-то хитиновым копьём.

— Умно, — хмыкнул аристо и подул на руку от боли.

Тогда, если честно, Жнец и не думал, что сможет выбраться. Больше делал это для успокоения: мол, надежда есть, значит, надо бороться. И вот теперь он снова на этой тропе, только путь не такой лёгкий.

— Ему лучше? — спросил Ник у Алексы, подошедшей с баночкой мази.

— Стабильно плох, но жить будет. Я готовлю для него припарки из того, что есть, но скоро порошок закончится и тогда будет поздно. Не дёргайся, Ганс, — попросила она парня, когда обработала его раны. — У тебя всё в порядке? — поинтересовалась она у Ника, когда закончила. Тот кивнул, думая о своём. — А, ну да, на тебе же всё как на саламандре заживает. Ладно, пойду с ним ещё посижу, ему легче, когда кто-то рядом присматривает.

— Давай, — Ник переглянулся с ней, девушка опустила глаза.

С последнего раза у них вроде бы опять наладилось общение, но он вовремя себя одёрнул и не шёл на контакт, просто морозился.

Такие события, наоборот, сближают, а он не хотел усугублять всё ещё больше. Если надо быть бесчувственным ублюдком, то пусть так и будет. Ненависть для неё станет лучшим топливом, чтобы построить жизнь без него. А Ник займётся своими проблемами. На том и порешил.

— Всё в порядке? — поинтересовался Ганс. — Женщины они ведь сам знаешь…

— Давай без лекций от альфа-самца? Притормози.

— Хорошо, понял. Не лезу не в своё дело, — аристо примирительно выставил руки вперёд, — но если захочешь…

— Да-да, поплачусь, а потом вытру слёзки твоей лысой башкой.

Ганс провёл рукой по голове, словно проверял, выросли ли на ней волосы.

— Такого применения ей ещё никто не придумывал.

Они расположились на ночлег. В этот раз охранять лагерь поставили Фараджа. Вход в пещерный карман загородили тяжёлым камнем, чтобы в случае чего выиграть время.

Фехтовальщику досталась идеальная для его оружия сила — феноменальная гибкость. Тот мог прокручивать корпус вокруг своей оси и сносно