верю, что у них водопад на кухне и птицы без клеток. В зоопарке они, что ли, бедненькие, живут?

Я улыбнулась:

– У Аллы в оранжерее летучие мыши и попугаи. Летают, где захотят. А еще у нее огромное растение есть, которое цветет раз в сто пятьдесят лет. К нему электроды подключены и датчики, как при ЭКГ.

– Дурочка она, эта Алла. Еще и парня твоего увела.

– Он ее жених вообще-то. Это я чуть его не увела… – в глазах кольнуло.

Сколько времени понадобится, чтобы забыть Костю? Как сделать так, чтобы от одного взгляда на звездное небо меня не «бросало» на крышу Каземата? В воспоминание, как он надел мне на мизинец кольцо с маяком, как играл на скрипке в кастрюльной квартире, как я прикоснулась к шрамам на его спине под татуировкой сломанного крыла, как его губы касались моих, пока мы были укутаны скрипучим синтетическим снегом.

«Под синяками звезд на потолке», – подумала я, дотягиваясь рукой до потолка с верхнего яруса кровати. Пробуя схватить фиолетовые огоньки, но те просачивались сквозь пальцы.

– А как же Макс? – звучала Светка громкоговорителем моей совести. – Ты с ним тоже целовалась?

– Каждый раз он бежит от меня. У него… не знаю, какое-то раздвоение личности. Постоянно меняется настроение.

– Костя женится, но ты все равно лежишь и страдаешь тут. А я не могу понять, кто из парней твой парень.

– Никто.

Я и сама не могла этого понять.

– Но ты кого бы из них хотела?

– Я не хочу, чтобы Костя был несчастлив. Он серый журавль и должен жить на свободе, а не на цепи. Он не просто парень, он кусок моего сна.

– Твоего сна? Кошмарного? Или эротического? – пнула она пяткой по матрасу второго яруса, угодив мне в пятую точку.

Светка сделала умозаключение, к которому приходит каждая подруга-адвокат, когда речь идет о конкурентках:

– Он не любит Алку, а она не любит его. Тебе надо отговорить их от свадьбы.

– Я почти это сделала, поцеловав его. Воронцов чуть от инфаркта не помер, но сказал, что это все пустяк и свадьба будет.

– Лети на свадьбу, Кирка. У тебя есть билеты? Они же приглашали тебя. Наверняка все оплатили.

– С ума сошла? Предлагаешь лететь в Якутск? Костя даже трубку не берет.

– А может, у него телефон отобрали?

– Есть таксофон, интернет-кафе.

– А они, может, заперли его!

– Да кто они, по-твоему, маньяки?

– Богатые все всегда маньяки.

– Ты точно не наша родственница? Это звучит как бред! – накрылась я с головой обеими подушками, глухо тарахтя: – Мне нельзя туда, просто нельзя…

Старый ночник под ее ногами издал скрипы последних издыханий, крутанулся, пованивая горелым. Погасли полярные сияния, отправив нас в черную дыру, откуда я сбежала сутки назад.

Ночью я увидела сон. Не кошмарный и не эротический. Просто сон.

На мне фигурные коньки.

Подо мной застывшее озеро.

Надо мной беззвездная ночь.

А за спиной украшенный к свадебному торжеству терем, полностью выстроенный Воронцовыми, от которого, начиная разбег, я ухожу в скольжение и новый побег, и только всполохи полярных сияний освещают мне путь… в черную дыру ночного мрака… и только мое имя режет тишину беспросветной ночи…

«Кияра…» – слышу я шепот солнечного ветра.

Глава 15

Чукурушка Кияра на Полюсе холода

– Как ты себя чувствуешь, ба?

Уехав от Светки, я сразу направилась к бабушке. Она прислала СМС, что дома и будет меня ждать. Всегда. Так и написала: «Жду тебя, внученька. Всегда».

Бабушка улыбнулась, пропуская меня в квартиру. Ее седые волосы в низком пучке на макушке стали еще белее. Или это свет такой?

Пока я разбирала купленные три сумки продуктов по полкам холодильника, бабушка строила Пизанскую башню из оладьев: каждый блин был промаслен кусочком сливочного масла, посыпан сахаром, что уже начал таять. В детстве я лопала такие руками, облизывая пальцы, на которые полдня потом садились бабочки-капустницы.

Выпив таблетку, бабушка устроилась напротив, подливая свежий чай.

– Вкусно, очень… но ты бы лучше отдохнула, а не готовила.

– Когда ты ешь, внучка, я выздоравливаю.

Я поскорее прожевала третий блинчик, принимаясь за четвертый. Улыбка бабушки меня успокаивала. Самая нормальная из всей нашей семьи.

– Если не хочешь, я больше не буду про Москву.

– Они тебя не обижали? Это самое важное для меня.

– Нет, конечно. Максиму я даже понравилась вроде.

– Он тебе… тоже? Понравился? Он не тот, кто тебе нужен. Забудь его!

– Мне никто не нужен. Любовь – это больно.

Я сказала не так много слов и почти не смотрела на нее, но бабушка почувствовала, что я лукавлю.

Она встала из-за стола, вышла в зал. Я слышала, как двигаются вазочки, задевая друг друга боками. Вернувшись, бабушка протянула мне снимок в старенькой деревянной рамке.

– Мы с твоим дедушкой. В день свадьбы. В тысяча девятьсот шестидесятом.

Длинные густые волосы мне достались от бабули. Вон какая коса лежит на ее плече, с вплетенной белой лентой. На голове закреплена фата. На невесте платье с длинными рукавами и вышитым воротником.

Дедушку я помнила плохо. После ужина радиоактивными кроликами (или все-таки из-за болезни легких, оставленной перенесенным воспалением, как сказали врачи) дедушки не стало – еще до моего рождения.

Бабушка тогда только и справилась с потерей, потому что внучка родилась. Она помогала маме, пока та заканчивала последний курс.

Чтобы жить, чтобы продолжать жить, когда рушится мир, нужно кого-нибудь спасать. Кого-нибудь другого. Кому тяжелее. Кто не сможет без тебя обойтись. Как, например, младенец на руках молодой матери, которая навсегда останется ребенком для своей мамы.

– Он был прекрасным человеком, – стояла бабушка за плечом. Я слышала, как она вздохнула несколько раз. – Было и сложно, было и весело. Я бы ничего не стала менять. Как встретила его на речке с удочкой, так больше не могла забыть. Короткие подвернутые брюки, доставшиеся от старши́х. От рук пахло тиной, а пальцы его всегда оставались такими горячими. Возится с рыбешкой, червями, а от пальцев жар. Не остужала вода их. Говорил он, что так его сердце пылает, когда я с ним рядом. Бывало, идем зимой с завода, зябко. Суну ему руку в карман, а он перебирает мне пальцы-то. Его-то как кипяток. И так не хотелось мне, чтобы заканчивалась дорога от завода, чтобы наступал конец зимы.

Бабушка провела рукой по границе рамки.

– Не знаю, как нынешние любят. Но если тебя кто-то так же сумеет согреть, значит, сердце его пылает. Из-за тебя.

– Мои пальцы всегда ледяные, – коснулась я ими щеки. – Как дедушка