сказал, что любит тебя?

– Не сказал. Взял за обе руки. У меня чуть кровь не вскипела. И кольцо протянул. Он держал его за ободок и ждал. Безымянным пальцем я сама кольцо и надела. Навстречу ему ринулась, не думая ни секунды. Так мы и жили. Шли и шли, бежали дальше и не смотрели в прошлое, умея начать сначала.

– Он держал кольцо за ободок, а ты протянула палец? Серьезно?

«Как Костя под столом в ресторане… он точно так же держал кольцо с маяком, которое я надела на мизинец».

– Ищи тепло среди людей, Кирюша. Тепло их рук, поступков. Если видишь лед и холод… беги. Беги как можно быстрее. И не оборачивайся!

Кусочек вчерашнего сна вспыхнул в голове северным сиянием.

Я разгонялась все быстрее и быстрее. Разгонялась по льду со всей дури, не видя перед собой ничего. Резала отражения полярных сияний острием коньков о прозрачную гладь. Щипало щеки, щипало в носу, но больше всего в глазах. Еще немного – и пленка мороза затянет кристаллами последние крохи обзора, еще немного, и я споткнусь об окоченевшую корягу, влечу в прорубь или в ограждение зоны катка.

«Где-то здесь был протянут ограждающий дикое озеро металлический трос!..»

– Присяду? – раздался над головой голос папы.

Он застал меня возле двери в квартиру. Я сидела на тубусе – подарке Воронцовой со связкой коньков через плечо.

– Не замерзла? – посмотрел он на мои вечно драные на коленках джинсы.

– Норм.

Он сел рядом, но не сильно рядом. Как мама в тот единственный раз, когда мы пошли в кинотеатр, а она посадила между нами герань.

– Для кого оставил место? – спросила я. – Призракам? Или герани?

Отец вздрогнул:

– Я просто не хочу навязываться. Ты взрослеешь. И отдаляешься.

Он сел чуть-чуть ближе. И замолчал. Чтобы ушел поскорее, придется ему что-нибудь ответить.

– Ты не поймешь.

– Нашу маму понимаю, надеюсь, и тебя смогу.

– Ты решишь, что это детскость. Ты же взрослый. Забыл, что в восемнадцать лет убивает? Особенно девчонок.

– И что же?

– Что угодно! Комплексы… когда грудь маленькая, а скоро лето. Когда ноги надо брить и ты решаешь, только до колена или выше. Когда нет и не было парня. Когда ни с кем нормально не целовалась. Когда бесит одежда, и школьные правила, и популярные девчонки из богатых семей, которые могут купить и шмотки, и школу, и наплевать им на правила! Они выигрывают. Всегда. У таких, как я. Выигрывают парней, и конкурсы, и путевки в институты. Они покупают женихов. Как купили его.

Интересно, он уже пожалел, что спросил дочь старшего подросткового возраста, что ее расстраивает?

– Роксана хотела Макса, Алла выходит замуж за Костю. И конкурс они выиграют. Они, а не я.

– Значит, ты выиграешь другой. А что про Макса и Костю? Максим – это тот самый? Сын Воронцова? Ты что… ты как бы в него влюбилась? Тебя не было всего несколько недель.

– Чтобы влюбиться, достаточно нескольких минут. Чтобы возненавидеть – хватит одной.

– Кого же ты любишь, а кого ненавидишь?

– Я поцеловала их обоих.

– Кира!.. – закашлялся отец, а соседи небось притащили пиццу и попкорн под дверные глазки.

– Как ты понял, что любишь маму?

– Как? – задумался он. – Как-то раз в танце я обнял ее и понял, что хочу держать ее всегда. В объятиях. Не отпускать, куда бы ни рухнул мир под ногами.

– И ты не отпустишь ее? Никогда-никогда?

– Никогда, Кира. И неважно, падаем мы или взлетаем.

– Вы Журавлевы, пап. Вы можете взлететь куда угодно.

И снова меня накрыло воспоминанием ночного сна.

Сильные руки схватили меня под поясницей, наклоняя назад. Скорость была такой, что ограждающий озеро канат при столкновении оторвал бы мне руку. «Не бойся, – услышала я голос, – я тебя держу». Опускаясь назад, я доверилась голосу. Одна ладонь коснулась моего лба, чтобы я не дернулась вверх и тросом мне не отрубило еще и голову, пальцы были горячее пламени. Он держал меня, пока над нами не просвистел металлический канат, высотой ото льда всего в метр. Держал меня так крепко и так уютно, что я была готова провалиться в пылающие над нами небеса и тающий под нами лед.

Отец ушел в квартиру жарить рыбу, ведь сегодня четверг. Пять минут спустя я пошла за ним следом, заметив, как приоткрылась дверь соседки и она прокряхтела, выдыхая сигаретный дым поверх цепочки:

– Ноги выше коленок не брей, детка! Колючими до старости будут!

Следующие сутки напомнили мне глаз урагана. Я читала про такое природное явление. Когда оказываешься внутри, ровно в центре – вокруг все замирает: нет ветра, нет бури, но и выхода из воронки тоже нет. Лишь опять через бурю, сквозь стены смерча.

Вот как-то так, пребывая внутри безопасного глаза, где была только я и никакой реальности последних нескольких недель, я оказалась в аэропорту Туймаада в Якутии.

Последнее, что пронеслось за пределами глаза, – смерч Светлана.

Мы встретились с ней после тренировки с Ангелиной и пошли гулять. Я молчала и только когда на ступеньках кафе заметила белые лепестки роз, пнула их ногой, впервые проявляя хоть какое-то участие в беседе.

– Ты меня слышишь? Кирка?

– А? Чего?

– Это сегодня, да? Их свадьба?

– Завтра.

– Такси? – вытянула она свой мобильник с уже вбитым заказом машины от кафе до аэропорта Нижнего. – Сейчас или никогда.

И я нажала на кнопку «вызвать».

– На Полюс холода летите? – удивился пограничник, проверяя мой паспорт. – Надеюсь, одежда потеплее-то у вас с собой? Там же минус десять уже.

– Что?

– Оймякон! Полюс холода. Одно из самых холодных местечек России. Что-то многие летят туда в эти дни. Фестиваль, что ль, какой?

– Птичья свадьба.

Впереди семь часов перелета, пересадка на самолет с пропеллером и еще час до самого ледяного в мире поселка Оймякон.

Сидя возле иллюминатора в самолете, я слушала бормотание бортпроводников о спасательном жилете, который должен спасти нас, если самолет грохнется с восьми тысяч метров. Мне всегда хотелось спросить: почему не парашюты? Почему на нас вешают жилеты, а не парашюты?

Вот о чем были мысли, пока я слушала «Научи меня» пятьдесят раз подряд, потратив на это половину полетного времени. Вторую половину я спала. Уснула сразу, как стюардессы унесли одноразовые плоские контейнеры с едой.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Якутска имени Платона Ойунского. Температура минус шесть градусов по Цельсию. Местное время отличается от Московского на плюс шесть часов.

– Минус шесть на плюс шесть дадут в сумме ноль… – выглядывала я в