пятном вокруг. Ну и как их разубеждать? Дрожащей рукой Ада убрала маску, стараясь игнорировать поскуливания смертного. Она должна быть искренней. Она обязана быть искренней.

— Вы хотите, чтобы вас дальше считали монстрами? — компания обменялась взглядами. Связки Ады одеревенели. Перчатки, кусок ткани — и прикрывающую её шею и живот портупею даже не снимут — разорвут. А потом разорвут саму Аду. Но она продолжила. — К вам относятся как к нелюдям, зовут нежитью, хотят загнать в гетто, думая, будто вы — чудовища. Докажите, что вы не чудовища!

— Доказать?! — рявкнул тот, кто держал толстяка. — Я это с перерождения доказываю, а получаю г**на на лопате! Теперь пускай люди доказывают! Или люди, по-твоему, не чудовища?!

— Люди научились скрывать, — сказала Ада жёстко. — Они заметают следы и принимают удобные законы. Их простят. А вас не простят, тем более с записью! Этого хотите?

— «Они»? — переспросил кто-то.

По виску скатилась крупная капля пота. Пот пропитывал футболку под найтис и мягкие спортивные брюки.

— Мы, — выдавила она севшим голосом. — Мы.

В порыве, в потоке, она шагнула к вампу с человеком. Медленно, без агрессии, держа руки на виду. Излучая боль и сочувствие. Особенно сочувствие. Слова не имели значения, значение имел состав воздуха — смесь газа, дыма и чего-то большего, мгновенно выдающего фальшь. В Аде не было фальши.

Она сделала ещё шаг, и ещё, пока не встала к ним вплотную. Ада не смотрела на человека, лишь на вампира, в необычные ярко-зелёные глаза. Повторила:

— Мы.

Вампир несколько секунд удерживал её взгляд, а потом оттолкнул мужчину.

— Да ну в жопу! Пойдёмте к мэрии!

И они испарились, прорезав пространство четырьмя молниями. Как будто их и не было.

Ада, наконец, сосредоточилась на мужчине. Сейчас она окажет ему первую помощь, и они спрячутся…

— А ну не трогай меня, шмара вампирская!

Она оторопела.

— Но вам нужно…

— Знаю я, что мне нужно! Вон с моей территории!

Он орал на неё, стоя на четвереньках, шепелявя из-за выбитых зубов. Ада ошалело наблюдала, как он ползёт обратно в магазин, заковыристо матерясь. «В экстремальных ситуациях люди ведут себя нерационально» — предупреждали на занятиях. Предупреждали, но подготовить не смогли.

И Ада отправилась дальше, к самому худшему.

***

Скопившаяся на крыше пыль скрипела под подошвами. Здания вокруг мэрии заняли охотники, Давиде — да и все остальные — видел их снайперов, поэтому ему пришлось довольствоваться деловым центром на отдалении. Но он и отсюда мог разглядеть площадь и десятки собравшихся вампиров. Дав смотрел на них как ястреб на воробьёв.

Он залез сюда не один — Кьяра и Симоне следили за периметром, Лука рядом отчитывался о поступающих новостях, уткнувшись в мобильник.

— К Дому подгребли, Альберт забаррикадировался. Выложил видеообращение, но никого не впечатлил.

Чего и следовало ожидать. Старик, конечно, не пострадает: он владеет той же техникой, что и Давиде, и пока они в разных частях города и не вступают в конфликт, оба могут на неё полагаться. Но Альберт не высунется, а Дав — высунется.

Дороги в центр перегородили серебряными сетями, поблескивавшими в городском освещении. Люди пока не осознавали, что центру повезло: сюда стекались самые законопослушные, готовые к диалогу, а жаждущие порезвиться отморозки отправились в другие места.

— О, — продолжал Лука, — добрались до Лагеря! Требуют вскрыть арсенал.

— Будто там что-то осталось! — фыркнула Кьяра, — Весь Орден с оружием в городе!

— Ты же понимаешь, им нужно не это, а индульгенция на погром, — заметил Давиде.

— Глупо!

— Дети вообще не умны.

Лука возбуждённо хлопнул себя по колену.

— Прикиньте, живодёрам прислали подкрепление с огнемётами! Надеюсь, наши не сунутся.

— Я тоже.

Дав сфокусировался на шумящих найфо. Они требовали мэра Виконта. Требовали равных прав, честных судов и собственности. Кто-то заикнулся про представительство в парламенте, но несмело.

Он мысленно прощупал толпу, ловя слабые, и всё же отчётливые отклики. Он волновался, ибо давно такого не проворачивал. Явились, в основном, новички, юные хищники, не подозревающие о том, насколько они социальные. Дав подавил нервную улыбку. Погрузившись в себя, он прикоснулся к нужной эмоции, однако она была недостаточно интенсивной, и Давиде воскресил в памяти недавние эпизоды: ссора с дядей, позорная ссылка; унижение в лесу, пожар в резиденции; обгоревшая Нэнс; приставление дурацкой охраны; окровавленная полуживая Ада…

Кисти сжались в кулаки, желваки заходили на скулах. Лёгкий ветерок закрутился в торнадо, в чаше которого плескалась ярость, и места ей не хватало. Она кипела и разрасталась, обваривая внутренности, и Давиде выбросил излишек на площадь. Вылил ненависть как раньше во время гулянок лили вино. Людская стихия заволновалась, восставая. Дав добавил ещё.

«Вам нужны не права, не справедливость. Вам нужна месть. Давайте!»

В мэрию из разных точек полетели камни. Заверещал полицейский свисток.

Мало.

Насмешки Джонсона, предложение Кэтрин, дядюшкино враньё. Его никто ни во что не ставит, но они пожалеют. Прямо сейчас!

Ярость протянулась от него мириадами острых щупалец, пронзая всех, кто попался на пути. Ярость кнутом хлестала чужие души, звенела, резонировала и искала новую цель.

…На машине лупили кого-то с нашивкой Ордена, раздавались выстрелы. Мордобой вспыхивал везде, где оказывались охотники или копы. С западной стороны, колыхаясь, разворачивалась огромная сеть.

«Простите, — подумал Дав. — Мне не оставили выбора».

Пожалуй, это был их единственный настоящий секрет. Когда вампир создавал другого вампира, он мог какое-то время влиять на его эмоции: сдерживать, успокаивать. Натравливать голодные стаи молодняка на обидчиков. Однако связь терялась, когда инициированный входил в силу, то есть года через два-три. Но много позже, лет после двухсот, чувство связи возвращалось преумноженным. Зрелые вампиры не зависели от условностей инициации, они дотягивались до всех молодых, чем пользовались, например, подавляя бунты. Но пока способность не проявлялась, о ней не рассказывали, поэтому компания Давиде вряд ли понимала, что он творит.

На площади закричали:

— Они убили Грегори! Они убили его!!!

Ну вот, теперь волна насилия покатится по Краствилу почти неостановимо.

«Простите».

Дав повернулся к охранникам и напрягся: они сменили позиции, готовясь атаковать, а не защищать. Он покачал головой.

— Сейчас, да? Втихаря во время беспорядков?

Фраза послужила спусковым крючком. Лука устремился к патрону с ножом, а Симоне выхватил ствол. Раньше, чем он успел прицелиться, глаза его беспомощно округлились, шею перечеркнула красная полоса. Голова и тело упали на крышу. Луку Дав поймал и отбросил на угол лифтовой