себя. Вот она и воспользовалась им по полной. Сделала элегантную прическу и соответствующий макияж. И целую кипу одежды перемерила, прежде чем подобрала подходящее платье. Длинное, атласное, облегающее. На тонких бретелях. С открытой спиной и с экстравагантным разрезом на бедре. Образ дополняли черные лодочки на высокой шпильке. Смотрелось все отлично. Или все же, не очень? Хм! А если…

Стася еще разок осмотрела себя в зеркальном отражении.

И вздрогнула от неожиданности, услышав хриплый рокот за спиной:

— Ох, и непростая же ночка мне предстоит!

Сердце ухнуло в груди. На лице невольно расцвела смущенная улыбка.

Развернувшись лицом к двери, Стася увидела на пороге своего сурового мужчину. Он впился пальцами в дверной косяк, удерживая себя на месте.

На расстоянии от нее. Словно, боялся сорваться с цепи. Не сдержаться и накинуться на нее прямо здесь и сейчас. Понимание этого… будоражило.

Шумно сглотнув, Стася уточнила:

— Нам всем она предстоит. Новогодняя ночь простой не бывает.

— У всех штаны не дымятся при одном взгляде на тебя! — плотоядно ухмыльнулся Ян. — И с ума ты сводишь не всех, а конкретно меня!

— Ян…

Он встрепенулся, отталкиваясь от двери и отступая назад. В коридор.

— Пора спускаться, — прочистил горло. — Все уже за столом.

— Хорошо. Я готова.

Стася шагнула за порог спальни. Но как только сделала это, оказалась пришпилена к ближайшей стене. Прижата к ней весом мужского тела.

Костров стиснул ладонями ее талию. А после скользнул одной рукой вверх, к груди, а второй… ниже. К бедру. Как раз к тому, что виднелось в разрезе платья. Его-то он и закинул себе на талию. А сам склонился к Стасе и сипло пробормотал ей на ухо, вынуждая ее задрожать, покрываясь мурашками:

— Веди себя тихо. Очень тихо.

Не дав опомниться, Ян дерзко и собственнически запустил руку в ее трусики.

Заскользил пальцами вдоль стремительно влажнеющих складок, умело стимулируя самые чувствительные точки. Стася задохнулась от ощущений. От запредельного удовольствия, которое он ей сейчас дарил. Вести себя тихо, удавалось Стасе с большим трудом. Но все же удавалось. Сложнее всего было не шуметь во время оргазма. Острого. Мощного. Приближающегося.

Однако, кончить ей Ян не позволил. Хищно оскалившись, отстранился.

— Нет! — возмутилась было Стася.

Но Ян невозмутимо заявил:

— Вот теперь все справедливо. Теперь и ты будешь… ждать.

— Чего?

— Ночи, малышка. Глубокой ночи.

Костров позволил ей отдышаться, прежде чем схватил за руку и повел вниз.

Туда, где их уже поджидали. Войдя в гостиную, Стася прослезилась от представшей взору картины. Настюша — нарядная, счастливая, резвилась со своими бабушками и дедушкой. Те, в свою очередь, поддерживали между собой непринужденную дружескую беседу. Первым их с Яном заметил Сергей Алексеевич. Вскочив, неожиданно прытко для человека его возраста, он кинулся обнимать Стасю. Еще и приговаривал, смеясь:

— А вот и наша дочка! А вот и наша красавица!

— Добро пожаловать, Сергей Алексеевич! — она чмокнула его в щеку и направилась прямиком к Галине Петровне. Женщина с готовностью приняла ее в свои объятия. А Стася невольно вспомнила тот день, когда они с Яном повезли к ним Настю, чтобы правду о ее рождении рассказать.

Но Костровы, как оказалось, в этой правде совсем не нуждались. Галина Петровна лишь глаза закатила, и заявила тоном директрисы детского дома:

— Мы знаем, Стася. Мы знаем. По твоей реакции догадались. Но это не имеет для нас никакого значения. Настюша — в любом случае наша внучка.

И за одни лишь эти слова Стася готова была носить их на руках.

— До чего же у вас уютно стало, милая! — улыбнулась Галина Петровна, отстраняясь. — До чего красиво и стильно! Я уже молчу про стол, который от вкуснейших блюд ломится! Ты не перестаешь меня восхищать!

— Спасибо, — смутилась Стася. — Но это не только моя заслуга. Все мы очень старались. И Настюша, и Ульяна Семеновна, и Ян.

— И это правильно! — ударил себя по колену Сергей Алексеевич. — Семья — один большущий сложный механизм. И каждый ее член, как шестеренка. Одна заржавеет — и вся слаженная работа остановится. Ценить нужно друг друга. Беречь. Поддерживать. Заботиться о… каждой шестеренке. И тогда…

— Мы поняли, бать! — остановил его Ян, разливая шампанское по бокалам. — Будем стараться. И пока президент толкает свою ежегодную речь, а вся страна ждет боя курантов, я хочу… поблагодарить вас. Поблагодарить за то, что однажды вы… все же не удочерили эту строптивую девчонку!

— Эй! — Стася тихонько ударила его по плечу. — Вообще-то, я была бы очень рада, если бы твои родители и меня…

— Ты в своем уме? — театрально схватился за сердце Ян. — Как бы я потом смог на тебе жениться? На сестре?

— Никак…

— Вот именно, — Ян притянул ее к себе за талию. — И я рехнулся бы, разрываясь между «хочу», «можно» и «нельзя». Ведь… в любом случае влюбился бы в тебя. С первого взгляда, и на всю жизнь. Это было неизбежно.

— Ладно, — рассмеялась Стася, будучи вынуждена это принять. Затем в шутливой форме обратилась к его родителям. — Спасибо, что не удочерили меня. А то ведь… я бы тоже не смогла не влюбиться в него.

— Это судьба, дети! — подняла бокал Ульяна Семеновна. — Судьба!

— За семью! — поддержал ее Сергей Алексеевич.

— И за меня? — не осталась в стороне Настюша, вынуждая всех присутствующих рассмеяться от ее детской беспечности.

— И за тебя! — Ян подхватил малышку на руки почти под бой курантов. Начался обратный отсчет. Пришло время всем загадывать желание.

А потом Новый год вступил в свои права. Было много веселья, смеха и радости. Надежды и веры в лучшее будущее. Когда Галина Петровна и Сергей Алексеевич устали — сказывался возраст и здоровье, Стася разместила их в гостевой комнате на первом этаже. Рядом со спальней Ульяны Семеновны. Настюша мирно посапывала в детской, а вот Стасе и Яну было не до сна. Они едва дождались того момента, когда все уснут. Когда они останутся наедине. Когда смогут насладиться друг другом до изнеможения. До полной отключки. Жадно вгрызаясь в ее губы, Ян медленно оттеснял Стасю к кровати. Попутно избавлял от одежды их обоих. Когда в его руках оказалось ее платье, он скрутил ткань в некое подобие веревки. Ей-то Ян и привязал запястья Стаси к изголовью кровати. И клятвенно заверил, что эту ночь она не забудет никогда. Так и вышло. Но не из-за того, что Костров творил с ней и ее телом. Не из-за того, что ей хотелось от кайфа из собственной кожи выпрыгнуть. Просто… именно в этот период у нее были опасные дни цикла. И