не становилась все более и объяснимо недовольна всем, какое оно есть и как, похоже, движется, хотя глава еще не окончена, что уж там покамест говорить обо всей истории.

Мы только подготовили швартовы, понимаете, подходя к «Ферме Ки» под моросью прошлой пятницы, когда из знакомого белого дома, обшитого вагонкой, на крыльцо выскочил не только Шеф в своем форменном костюме-тройке, приветственно размахивая тростью и щерясь, но и – сюрприз! – Оррин (сердце у Фенна, как всегда, защемило от гордости, любви и вины при виде того, как его сын тоже улыбается и мягко машет, словно жилистый, вымуштрованный и благовоспитанный викинг); и не только Оррин, но и Ох господи-Иисусе, простонала с носа Сьюзен.

Джули Оррина: знатно беременная, знатно светловолосая, знатно под-мальчика-стриженная, сжатозубая, узколицая…

Тугожопая.

С сияющей улыбкой…

Как гойская барракуда.

Прекрати, Сьюз.

Да ужас вообще, прости меня, я чертовски ревнивая, с Джули все в порядке, я ее на дух не выношу.

Ее платье для беременных было из набивного ситца в цветочек…

Шмотье из «Подвала Филины».

У Оруноко пшеничное золото волос обрезано, как всегда, коротко – даже короткие бачки, в стиле Тыщадевятьсот пятидесятых, – и глянцевитые твиловые брюки с прямыми штанинами…

Отвислые в промежности и полные в седалище, как у старика. Милый Оррин.

Старомодные очки в тяжелой оправе из черной пластмассы. Рубашка с коротким рукавом, пристегивающимися уголками воротничка и пижонской петелькой между лопаток. Белые носки. Черные полуботинки.

У обоих ужасающий вкус.

Я раньше тоже так одевался – четверть века назад. За исключением черной обуви.

Не напоминай. Можешь себе представить, как они станут наряжать своего ребенка? Ох ты ж, будь ребенок у меня…

Следом вышла Вирджи в домашнем халате: прикуривает одну от одной, вечно прихрамывает после падения в позапрошлом году и замены тазобедренного сустава, которая не удалась с ее размягчившимися костями, остеопороз. Воздух был промозгл и сыр, ей он неполезен, но хоть морось учтиво приостановилась. Шеф подождал. Она взяла его под руку, ну ее, эту трость, и они двинулись вниз по своей лужайке к пристани. Оррин бережно вел Джули, поддерживая ее одной рукой под локоть; широко лыбясь, они перемещались в нас-правлении.

Сьюзен проворчала: Я не вынесу.

Вынесешь, надеюсь.

Пылко, однако почти робко, как всегда, Оруноко выкрикнул: Привет, пап. Привет, Сьюзен.

И пропела Джули: Привет, все!

Мы бросили им швартовы, чтобы каждый по-своему нас неверно пришвартовал: попытка Оррина сделать выбленочный узел вокруг кнехта на причале обернулась глухой петлей, которую он затем укрепил попытками полуштыков, обернувшимися тем же; Джули намотала вокруг своей причальной тумбы столько кругов и восьмерок, что хватило б на авианосец, – и петля нашего почти девятимесячного вояжа замкнулась. В ле́днике «Поки» на этот случай хранился «Дом Периньон» – лучшего винтажа, нежели мы чпокнули в бухте По в Части I; но время суток не то, самый полдень; то же самое с вольтажом. Эх.

Шеф и Вирджи приблизились к береговому концу пирса и начали осторожно перемещаться по нему, беседуя друг с дружкой, улыбаясь, кивая. Редкое ныне событие, чтобы мать Фенвика сама прошла так далеко, а вот раньше, бывало…

Из морей воротился домой, сухо произнес Фенн и шагнул с борта обнять своих сына и невестку. Сьюзен поежилась от необоснованного разочарования, что первой он не передал на берег ее, хотя никакой помощи ей определенно не требовалось – она могла швартовать нас и отчаливать в одиночку. Дело лишь в том, что это за Джули и Вирджи с такой тщательной заботой ухаживают их мужчины. Вот, разумеется, подошел Оруноко и предложил ей руку с насмешливой формальностью, произнеся что-то вроде: Добро пожаловать на остров Уай, миледи, – и Сьюзен ответила на любезность в том же духе, извращенно недоумевая, почему, во имя всего на свете, членам этого семейства непременно нужно держаться друг с дружкой так до чертиков чопорно – публика ше Секлеров уж точно так себя не вела – и почему она позволяет себе всякий раз впадать в эту самую чопорность. Ох, ну чепуха же: объятия Оррина так же искренни, как и у нее; но гляньте-ка на него потом (потом она на него глянула – через плечо Джули, обнимая свою приемную невестку, учтиво ахая и пылая завистью и прочими движеньями души к зрелому пузу женщины помоложе); гляньте-ка на отца и сына вместе, как нервически обнимаются они, словно застенчивые любовники.

Мы и есть застенчивые любовники, говорит теперь Фенвик, пока приближаемся к Мосту. Нам и так нервно друг с другом – чуток. Отчасти из-за нашего темперамента; отчасти таков побочный эффект разводных дрязг.

Семь счастливых лет назад! восклицает Сьюзен из камбуза. Восемь!

Фенн жмет плечами. И, разумеется, теперь уже не видя друг друга так же часто…

Да живи вы по соседству, было б то же самое. Такая фальшь!

Нет, не фальшь. Просто немного натянуто.

Они обнялись и поцеловались – крепыш Фенн, тощий Оррин (сложением в мать, чей удачный метаболизм следит за ее весом вместо нее) – и сказали обычные глупости. Не глупости. Ну, вроде (Фенвик Оррину): А тебя как сюда занесло? Пусть читатель судит сам/сама.

Фенн возражает: А что людям полагается говорить?

Не знаю. Выбрось из головы, пожалуйста. Прости меня, милый.

Небольшой отпуск, ответил Оррин. Мы подумали, что поучим твоего внука плавать, пока он еще на плаву.

Цк, цк, проговорила Сьюзен, чувствуя себя идиотски и задетой этим твоим: там еще может быть девочка.

Оррин ухмыльнулся Джули, которая, бурля через край, объявила: Мы делали УЗИ!

И лучше б вам надеяться на то, что это внук, заявил нам обоим Оррин, потому что если нет, то у твоей внучки мошонка.

Эй там, Шкипер! окликнул Шеф, усадив Вирджи на причальную лавку. Сьюзен быстренько двинулась к ним, подальше от Джули и от (Феннова и Мэрилин-Маршева, не ее) грядущего внука, еще б, но у нее к тому ж еще и особая нежность к старикам, а особенно – к счастливым старикам. Фенвика она выучила ценить его родителей еще больше, чем сам он всегда ценил.

А ценил он и впрямь – по-Тёрнеровски. Многим, вероятно, это могло б показаться довольно дряблым чувством, такое лучше описать как милостивое безразличие или пассивную доброжелательность, а не как любовь. Ни родители Тёрнеры не готовы были лишний раз из штанов выпрыгивать ради своих детей, ни дети Тёрнеры ради своих родителей. Сами Шеф и Вирджи – один доучился лишь до восьмого класса, другая довольна тем, что окончила сельскую среднюю школу, – прилежно трудились и выбрались из постных детств своих