— Почему?

Но они молча уходят, оставляя меня одну на холодном ветру.

— Ты цела, Хильди? — спрашивает Уилф. Я хожу среди его быков, пока он гладит их натертые сбруей шеи и спины. Уилф, говорят они.

Других слов от них я не слышала.

— Ага. Правда, ночь выдалась тяжелая. Мы спасли женщину, у которой на руке было клеймо из железного обруча.

Уилф ненадолго погружается в раздумья, а потом указывает на железные полоски, оковывающие ногу каждого быка:

— Такие штоль?

Киваю.

— На человеке?! — Он присвистывает.

— Жизнь в городе меняется, Уилф, — говорю я. — Меняется к худшему.

— Знаю, — отвечает он. — Скоро мы кой-чего устроим, и тогда все кончится. Так или иначе.

Я удивленно смотрю на него:

— Ты знаешь, что она задумала?

Уилф качает головой и поглаживает железную ленту на ноге быка. Уилф, говорит тот.

— Виола! — окликает меня женский голос с другого конца лагеря.

Через темную поляну к нам стремительно шагает госпожа Койл.

— Она тут всех перебудит, — бурчит Уилф.

— Больная немного бредит, — говорит госпожа Надари, когда я встаю на колени рядом с койкой. — У тебя минута в лучшем случае.

— Скажи ей, что говорила нам, — просит госпожа Койл женщину. — Просто скажи — и сразу уснешь.

— Рука, — выдавливает женщина. Глаза у нее затуманены. — Моя рука… уже не больно.

— Ну же, голубушка, скажи ей, — на удивление мягким и теплым голосом говорит госпожа Койл. — И тебе сразу станет хорошо.

Глаза женщины останавливаются на мне и слегка приоткрываются.

— Ты, — говорит она, — девочка на площади…

— Виола, — киваю я, кладя ладонь на ее здоровую руку.

— У нас очень мало времени, Джесс, — уже строже говорит госпожа Койл, называя раненую по имени. — Скажи ей.

— Да что сказать? — с досадой спрашиваю я. Ну, разве можно так тревожить больную?

Я уже собираюсь задать этот вопрос, когда госпожа Койл отвечает:

— Скажи, кто с тобой это сделал.

В глазах Джесс вспыхивает страх.

— О… О, нет, нет!

— Только два слова, и мы дадим тебе уснуть.

— Мальчики, — отвечает женщина. — Мальчики. Подростки.

Я судорожно глотаю воздух.

— Какие мальчики? — спрашивает госпожа Койл. — Скажи имена.

— Дейви… — Глаза женщины стекленеют, нас она больше не видит. — Дейви — старший.

Госпожа Койл ловит мой взгляд:

— А второй?

— Такой тихий… Ни с кем не разговаривал. Все делал… молча.

— Как его звали? — не унимается госпожа Койл.

— Мне пора, — говорю я, вставая и не желая слышать ответ.

Госпожа Койл хватает меня за руку и не дает уйти.

— Как его звали?

Дыхание больной становится натужным, она почти хрипит.

— Ну все, довольно, — говорит госпожа Надари. — Я с самого начала была против…

— Еще секунду, — обрывает ее госпожа Койл.

— Никола…

— Тодд, — выдавливает женщина на койке, женщина с воспаленной рукой, которую сейчас ампутируют, спасенная мною женщина… Глаза бы мои ее не видели. — Второго звали Тодд.

— Оставьте меня в покое, — кричу я, когда госпожа Койл выбегает за мной из палатки.

— Он жив! — говорит она. — Но перешел на их сторону!

— Заткнитесь!!!

Я бегу по лагерю, не заботясь о сне его обитателей.

Госпожа Койл догоняет меня и хватает за руку:

— Ты потеряла его, дитя. Если он вообще когда-то был твоим…

Я наотмашь бью ее по лицу — так быстро и сильно, что она не успевает защититься. Все равно что по дереву ударить. Ее твердое крепкое тело пошатывается, а моя рука звенит от боли.

— Прекратите молоть чушь!

— Да как ты посмела, — выдавливает она, хватаясь за лицо.

— Да вы еще не видели меня в деле! — кричу я, не сходя с места. — Я взорвала мост, чтобы остановить армию. Я зарезала сумасшедшего убийцу! Я спасала жизни людей, пока вы их убивали!

— Ах ты хамка…

Я шагаю ей навстречу.

Она не пятится.

Но умолкает.

— Я вас ненавижу, — медленно выговариваю я. — На любое ваше действие мэр отвечает какими-нибудь ужасами!

— Не я развязала эту войну…

— Но вы ее обожаете! — Я делаю еще шаг вперед. — Вам нравятся все эти взрывы, битвы, освобождения…

Ее лицо искажает такая злоба, что это видно даже в темноте.

Но я не боюсь ее.

И она это чувствует.

— В жизни не все так просто, дитя. Мир не черно-белый. Никогда не был и не будет. И ты, похоже, забыла, — от ее улыбки мороз идет по коже, — что в этой войне заняла мою сторону.

Я подхожу к ней вплотную:

— Мэра надо свергнуть, поэтому я вам помогаю. Но когда это случится… — я стою так близко, что чувствую на лице ее дыхание, — не придется ли мне свергать и вас?

Она не отвечает.

Но и не пятится.

Я разворачиваюсь на каблуках и ухожу прочь.

— Его больше нет, Виола! — кричит госпожа Койл мне в спину.

Но я просто иду дальше.

— Мне нужно в город.

— Сейчас? — спрашивает Уилф, глядя на небо. — Скоро рассвет ужо. Опасно.

— А когда не опасно? У меня нет выбора.

Он рассеянно моргает, но сразу же принимается готовить телегу.

— Нет, — останавливаю его я. — Научи меня править, я поеду одна. Тебе нельзя так рисковать.

— За Тоддом едешь?

Киваю.

— Тогда я с тобой.

— Уилф…

— Еще рано, — перебивает меня он, впрягая быков. — Хоть до дороги тебя подброшу.

И продолжает молча запрягать телегу. Быки недоумевают, почему им так и не дали отдохнуть, и все твердят: Уилф? Уилф?

Я вспоминаю про Джейн: что она скажет, узнав, какой опасности я подвергаю ее мужа?

Но говорю только:

— Спасибо.

— Я с вами, — раздается чей-то голос.

Оборачиваюсь: передо мной стоит сонный, но уже одетый Ли.

— Ты почему не спишь? Нет, с нами нельзя.