— Я поговорил с мужчинами Нью-Прентисстауна. По-мужски поговорил. Объяснил, чем нам грозит «Ответ» и как можно устранить эту угрозу. — Он гладит гриву Ангаррад. Я пытаюсь скрыть свое недовольство. — Они полностью со мной согласны.

— На митинге не было женщин, так? — спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне:

— Конечно. Мы ведь не хотим раззадоривать врага, не так ли?

— Да их же тут тысячи! — взрывается Дейви. — Мы целую вечность будем их клеймить!

— У вас будут помощники, Дэвид, — спокойно отвечает мэр, следя за тем, чтобы все внимание сына было приковано к нему. — Но ваша команда, не сомневаюсь, будет работать быстрее всех.

Шум Дейви самодовольно всколыхивается от этих слов.

— А то!

Он снова смотрит на меня.

Ему не по себе.

Я снова глажу Ангаррад по морде. Конюхи выводят Морпета: только что смазанная маслом шкура лоснится на сонце. Сдавайся, говорит он.

— Если вам это не по душе, — говорит мэр, беря Морпета под уздцы, — задайте себе такой Вопрос. — Одним ловким движением он вскакивает на коня и бросает на нас последний взгляд. — Зачем невинная женщина станет противиться тому, чтобы ее личность было легко установить?

— Вам это с рук не сойдет, — почти невозмутимо говорит она.

Мистер Хаммар взводит винтовку и целится женщине в голову.

— Слепая штоли? — спрашивает Дейви слегка визгливым голосом. — Мне уже сошло это с рук!

Мистер Хаммар смеется.

Дейви зажимает щипцами ленту. Металл вгрызается в кожу женщины чуть выше запястья. Она вскрикивает, хватается за ленту и падает на пол, едва успев подставить здоровую руку. Потом несколько секунд лежит, пытаясь отдышаться.

Ее волосы затянуты в тугой узел, светлые и коричневые пряди скручены вместе — похоже на проводки с обратной стороны визора. На затылке видна единственная седая прядь — точно река, бегущая по пыльной земле.

Я смотрю на седую прядь, стараясь немного расфокусировать взгляд.

Я — круг, круг — это я.

— Подымайся, — велит Дейви женщине. — Ступай к целительницам. — Он оглядывается на очередь из женщин, неотрывно глядящих на нас из коридора перед общей спальней.

— Не слышала? — окликает ее мистер Хаммар. — Мальчик велел тебе встать.

— Вапще-то мы и без тебя справимся, — бурчит Дейви. — Нам нянька не нужна!

— Я не нянька, — улыбается мистер Хаммар. — Я — страж порядка.

Женщина медленно встает, глядя на меня.

Лицо у меня каменное, полностью отсутствующее. Меня здесь нет.

Я — круг, круг — это я.

— Где ваше сердце? — вопрошает женщина. — Как вы можете такое вытворять? — Она разворачивается и уходит к уже заклейменным целительницам, которые ждут пациенток.

Я провожаю ее взглядом.

Я не знаю ее имени.

Но зато знаю номер — 1484.

— 1485-я! — кричит Дейви. К нам подходит следующая.

Весь день мы с Дейви ездим от общежития к общежитию и успеваем заклеймить почти триста женщин — со спэклами так быстро не выходило. На закате мы возвращаемся домой, а мысли Нью-Прентисстауна обращаются к комендантскому часу.

Мы почти не разговариваем.

— Ну и денек, а, ушлепок? — наконец открывает рот Дейви.

Я молчу, но он и не ждет ответа.

— Ничего с ними не будет, — заверяет он сам себя. — Целительницы снимут боль и воспаление.

Цок-цок, стучат копыта.

Спускаются сумерки. Я уже не вижу его лица.

Может, поэтому Дейви его не прячет.

— Но как они вопили…

Я молчу.

— Тебе что, вапще нечего сказать? — Голос у Дейви немного твердеет. — Все молчишь и молчишь, как бутто со мной и разговаривать нельзя, как бутто я этого не достоин. — Его Шум начинает искрить. — А мне, ушлепок, больше и поговорить не с кем. Выбора в этой сетуации у меня нет. Что бы я ни делал, отец не дает мне настоящей работы. Сначала со спэклами нянькались, теперь то же самое с бабами. А за что? За что, спрашивается? — Он продолжает уже тише: — Они только и делают, что орут на нас. И смотрят, как на зверей.

— Мы и есть звери, — говорю я вслух и сам себе удивляюсь.

— Вон ты как заговорил, — презрительно ухмыляется он. — Ты же теперь крутой тип, в голове одни круги и никаких чувств! Да ты бы родную ма пристрелил, если б тебе велели.

Я молча стискиваю зубы.

Дейви на минуту умолкает. А потом говорит:

— Извини. — И добавляет: — Извини, Тодд, я не хотел. — Называет меня по имени. Но тут же спохватывается: — С какой стати я перед тобой извиняюсь? Ты же тупой ушлепок, который даже читать не умеет и подлизывается к моему па! Да пошел ты!

Я все молчу. Цок-цок, стучат копыта.

— Вперед, — ржет Ангаррад, подбадривая Урагана. — Вперед.

Вперед, слышу я в ее Шуме. И: Жеребенок Тодд.

— Ангаррад, — шепчу я ей на ухо.

— Тодд? — окликает меня Дейви.

— Что?

Он сопит носом.

— Так, ничего. — Но потом все же спрашивает: — Как ты это делаешь?

— Что?

Он пожимает плечами:

— Ну, не паришься… Ты такой… бесчувственный. Даже когда они… — Он умолкает на секунду и едва слышно произносит: — Когда они плачут.

Я молчу, потомушто помочь ему мне нечем. Раз он не знает про упражнение «Я — круг, круг — это я», выходит, так решил его отец.

— Да знаю я, — отвечает Дейви. — Сто раз пытался — ничего не выходит. А папа не… — Он резко замолкает, бутто сказал слишком много. — Да ну тебя!

Мы едем дальше, все глубже погружаясь в РЁВ Нью-Прентисстауна, и наконец выезжаем на главную площадь. Лошади твердят друг другу приказы, напоминая себе, кто они и зачем.

— Ты — мой единственный друг, ушлепок, — наконец говорит Дейви. — Ну, разве это не самая грусная фигня на свете?

— Тяжелый день? — с порога спрашивает меня мэр Леджер. Голос у него на удивление непринужденный, и он не сводит с меня глаз.

— Вам-то что? — Я сбрасываю сумку на пол и плюхаюсь на матрас, не сняв формы.

— Ну, это непросто — целыми днями пытать женщин.

Я удивленно моргаю.

— Я их не пытаю, — рычу я. — Не смейте так говорить!

— Ну конечно, не пытаешь! Экий я старый болван! Ты просто прикручиваешь к их рукам ржавые железки, которые нельзя снять. Разве это пытка?

— Эй! — Я сажусь. — Мы делаем все быстро и почти без боли! Другие с ними бы не церемонились. Раз кому-то все равно придется это делать, пусть лучше это будем мы.