и ребёнке. Признается и в том, что узнала, кем был тот негодяй. Она увидела его в Париже в том же 1572 году. Генрих Наваррский стоял подле своей матери Жанны, беседуя с Екатериной Медичи и юной Маргаритой. Его зелёные глаза она узнала бы из тысячи, звук его голоса не спутала бы ни с одним другим. На миг ей даже показалось, что она до сих пор любит этого негодяя.

Но мысль о дочери, что навсегда была отнята у неё, быстро остудила эти чувства. От былой влюблённости не осталось и следа. Мария проклинала Наваррского, желая ему на собственной шкуре испытать ту боль, что по его вине выпала на её долю. Видя терзания любимой, король Генрих возненавидел Анри сильнее, чем сама Мария. Он желал бы умертвить подлеца – повесить на парижской площади, но не мог этого сделать. Генрих Наваррский не был простым мальчишкой. За ним стояла Наварра. А сам он уже был законным супругом Маргариты Валуа, а значит, родственником короля. Эти обстоятельства связывали монарху руки, не позволяя расправиться с негодяем.

С каждым новым словом, вылетавшим из уст девушки, Наваррский становился всё растеряннее. Здесь и сейчас он мог ожидать любого откровения, но только не такого. Проступок двадцатилетней давности уже вылетел из его головы. А Мария Клевская затерялась где-то в длинном списке любовных побед. К тому, о чём говорила Мадлен, Анри был совершенно не готов.

– Я никогда не исключал того, что от одной или нескольких моих связей с женщинами могут быть последствия, – задумчиво произнёс Наваррский. – Однако прежде о детях мне никто не сообщал. Мария… хм, неужели… так, значит, она родила дочь… Но откуда тебе стала известна эта история? Кто мог её поведать?

– Королева Луиза, – честно ответила Мадлен. – Всю жизнь во Франции её преследовали слухи о внебрачном ребёнке Генриха. Луиза злилась и ревновала мужа к его давней возлюбленной – Клевской. Но, оказавшись на смертном одре, Генрих излил супруге душу, рассказав тайну Марии и тем самым опровергнув слухи о том, что у него есть внебрачный ребёнок.

Мадлен ненадолго замолчала, наблюдая за реакцией Наваррского на её рассказ. Король был озадачен и задумчив. Глубоко дыша, он не находил объекта, за который мог бы зацепиться его взгляд. Оттого он бегал глазами по каменному залу, делаясь ещё более растерянным.

– Признаюсь, Мадлен, эта новость застала меня врасплох.

Однако я не вижу в ней связи с тем, что сейчас имеет смысл. Мы здесь ради ритуала, важно лишь это.

– К сожалению, вы не правы. – Мадлен покачала головой. – Ваша дочь имеет прямое отношению к этому ритуалу. Я ведь ещё не сказала, что дочь Марии отдали в семью графа Моро. Девочке дали имя Селеста. Ваша дочь давно была рядом с вами, жила под одной крышей в Лувре и Блуа, а вы даже не догадывались об этом…

Произнеся эти слова, Мадлен шагнула в сторону, чтобы Селеста и Анри смогли встретиться взглядами. В каменном зале повисла тишина.

Забыв, что каждые несколько секунд телу необходимо делать новый вдох, Селеста широко распахнутыми глазами смотрела на короля.

Девушка не верила в то, что всё происходящее вокруг – правда.

Она ещё не смирилась с мыслью о том, что семья Моро была ей не родной. Ещё не отошла от шока, услышав, что она дочь Генриха Валуа. А теперь ей нужно было мириться с новой реальностью. Генрих Наваррский, король Франции, похититель женских сердец и знатный греховодник, был её настоящим отцом. «Это не может быть правдой… невозможно…» – мысленно твердила Селеста.

Анри не сразу заметил, как его бросило в жар от пристального взгляда на мадемуазель Моро. Сегодня он впервые смотрел на неё с таким особым, ни с чем не сравнимым интересом. Он вглядывался в каждую чёрточку её лица, блуждал взглядом по волосам, искал сходства. «А ведь она чем-то неуловимым напоминает мне маму… – заметил король. – Но разве это возможно?»

Выждав время, Мадлен нарушила тишину.

– Это ещё не вся история. Вы, Ваше Величество, ещё не узнали, как подло были обмануты. Будучи беременной, Мария Клевская уже знала: за её ребёнком кто-то охотится. И это действительно было так.

Верные слуги Абраксаса искали дитя, зная, кто его отец. Они хотели убить ребёнка до того, как заключить с вами сделку. Но тогда упустили дитя.

– Извини, Мадлен, но это не может быть правдой, – отмахнулся Анри. – Сделка с Абраксасом была заключена в 1572 году, Селеста же родилась раньше…

– Да, и это доказывает, что Абраксас давно присмотрел вас в качестве своего вместилища. Дело оставалось за малым: сделать так, чтобы вы без лишних вопросов согласились на сделку. Как?

Легко: разжечь в вас месть. Я не могу знать наверняка, в этом суждении я полагаюсь лишь на интуицию, и она подсказывает мне, что вашу мать убила не Екатерина Медичи. Смерть Жанны была подстроена культом, да так, чтобы подозрения пали на королеву Франции. Ведь Абраксасу было необходимо, чтобы вы возжелали уничтожить род Валуа и страстно захотели взойти на престол, надев на себя корону. И их план удался… Было лишь одно «но» – ребёнок.

По какой-то причине Абраксасу было важно, чтобы на момент его слияния с вами у вас не было наследников крови. А потому он приказал искать ребёнка по всей Франции. И его всё-таки нашли, но спустя двадцать лет. Тогда было решено сделать Селесту последней жертвой кровавой жатвы. Довольно символично, ведь убив последнюю жертву, Абраксас не просто получил бы её кровь и время, он обрубил бы связь своего будущего тела с дочерью, тем самым полностью подчинив вас себе. Связь родителя и его дитя сильнее всех, что есть на этом свете. И бог не мог позволить своему вместилищу иметь её. А теперь, зная всю историю, ещё раз взгляните на Селесту. Вы правда готовы принести в жертву богу, что обманул вас, что убил Жанну, свою единственную дочь?

Задавая последний вопрос, Мадлен внезапно заметила, как резко, всего за несколько минут, изменился внешний облик Анри. До этого гордо расправлявший плечи, король сейчас был словно придавлен к земле.

Его плечи поникли, задрожали руки. Сглотнув ком, застрявший в горле, он сделал шаг вперёд, но ноги подвели его. Покачнувшись, Наваррский рухнул на колени перед Селестой.

– Дочь… моя дочь… – не в силах поднять взгляд на девушку, твердил король. – Жертва… мама… – Наваррский будто находился в бреду.

В эти минуты он мысленно шагал по страницам своей памяти, наполненным жаждой мести и стремлением к власти. Столько лет, столько сил, столько времени и