императрица. Поручила Тайной канцелярии проверить, что это такое. Сохранилось донесение М. Олсуфьева Александру Шувалову около 1756 г., где перечислялись 35 видных масонов: «гранметр» Роман Воронцов, князья Мещерский, Трубецкой, Дашков, трое Голицыных, директор университета Мелиссино, преподаватели Кадетского корпуса Остервальд, Свистунов, Перфильев, директор театра Сумароков, гвардейские офицеры Дмитриев-Мамонов, Щербатов, Болтин, Апраксин, Бутурлин и др.

Олсуфьев описал обряды совершенно не христианские. Но характеризовал деятельность масонов как безобидную и даже полезную, «как ключ дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребывать имеет и тако наметшихся их общества называемые просвещением оных удостаивает». Именно под таким соусом, братства и «просвещения», масоны декларировали свои цели [85, с. 203]. Да и мог ли отзыв Олсуфьева быть негативным, если покровителем «вольных каменщиков» был Иван Шувалов, а донесение подавалось его двоюродному брату? Вероятно, из-за этого и Иван не попал в список, где числятся сплошь его друзья и подопечные.

А у наследника масонские и военные забавы перемешались с любовными. Восстановив мужские качества, он будто с цепи сорвался, гоняясь за юбками. Екатерина тоже надеялась, что после рождения ребенка ей не будут мешать восстановить роман с Салтыковым. Но не тут-то было. Он слишком явно выказывал свои чувства, и государыня отправила его в Швецию с известием о рождении внука. А вместо возвращения домой он получил указ о назначении послом в Гамбург. Екатерина горько переживала разлуку. Вдобавок ее лишили любимой фрейлины Гагариной – та посмела заигрывать с Иваном Шуваловым, и императрица сразу выдала ее замуж. Екатерина осталась в одиночестве, но она была женщиной умной, сама искала новых друзей.

Таковым стал Бестужев. Салтыков был его приятелем, канцлер сам искал через него дружбы с женой наследника. По-видимому, это стало одной из причин удаления Салтыкова – Шуваловы постарались. Но Бестужев передавал Екатерине все известия от него из Швеции и Гамбурга, пересылал с дипломатической почтой ее письма возлюбленному. С помощью канцлера она обрела еще одного ценного друга, английского посла Уильямса. Денег ей постоянно не хватало. Выделяли-то достаточно, но… попробуй получи! Штатс-контора погрязла в долгах. Что набиралось, в первую очередь шло на нужды государыни, во вторую – наследнику, а его супруге что останется. Уильямс выручал, давал в долг и «просто так» – понимал, насколько важным может быть расположение такой персоны. Заметил и ее тоску, неудовлетворенность. А личным секретарем Уильмса был красавец-поляк Станислав Понятовский. Он сменил Салтыкова, стал вторым фаворитом Екатерины.

Она подружилась и с Кириллом Разумовским. Его гетманство быстро съехало наперекосяк. В Малороссии завязался такой узел проблем, что распутать их дилетанту и прожигателю жизни было никак не по силам. Официально его титул еще со времен Богдана Хмельницкого звучал «гетман Войска Запорожского». Хотя запорожцы (тоже со времен Богдана Хмельницкого) гетманам не подчинялись. У них было полное самоуправление. Его признала Анна Иоанновна, когда казаки вернулись от хана под царскую власть. Под защитой России Сечь расцвела, разбогатела. От нее распространялись дочерние структуры, «паланки» на Самаре, Миусе, Буге, Ингульце. Здешние земли покрылись хуторами, возделанными полями.

Но в давние времена из запорожцев выковывались воины в схватках с крымцами, турками. Теперь же был мир, султан запретил татарские набеги, казакам они тоже не дозволялись. А в Сечь стекался всякий сброд. За охрану границ ей должны были платить жалованье, 20 тыс. в год, но кто в России его получал? Запорожцы жили за счет хозяйства и своей автономии. Принимали беглых из России, Малороссии, Польши, Молдавии, никакого сыска на своих землях не дозволяли. А поселившиеся у них крестьяне должны были платить оброк – 1 руб. в год и продукты. По всей России отменили местные сборы, а запорожцы драли огромные пошлины на речных переправах, на границах своей территории, за торговлю в Сечи.

При этом выделилась богатая старшина. Владела многотысячными стадами, табунами, хуторами. А рядовую казачью массу лишь поила на выборах начальства. Эта голь кормилась рыбными ловами, батрачила у старшин. Но она же и границы охраняла, вовсю подрабатывая контрабандой, «гайдамачеством», то есть обычным разбоем, его называли «козацким хлибом». В низовьях Буга сходились российские, турецкие и польские границы: пограбил в одном государстве – удрал в другое. Через здешние места люди боялись ездить.

А ко всему прочему у запорожцев появились соседи. Земли, сопредельные с Крымским ханством, испокон веков пустовали – жить там было слишком опасно. Но делались и попытки заселить их. В свое время к Петру I обратился австрийский офицер Иван Албанез, серб или черногорец. Предложил набрать сербских «граничар», охранявших в Австрийской империи границу с турками. Сформировать из них несколько гусарских полков, им дадут землю, и сербы будут ее осваивать, прикрывая российские рубежи. Петр одобрил, дал участок возле Бахмута с местечком Тор (ныне Славянск). Но Албанез сумел сагитировать лишь 177 сербов, болгар, валахов. Чтобы дотянуть хотя бы до одного полка, добавили несколько сотен слободских и малороссийских казаков. Они не хотели служить под началом иноземных офицеров, разбегались, и полк развалился.

А в 1739 г. после войны с турками граница сместилась на юг. Запрет набегов сделал ее безопасной. Стали продвигаться в степи селения полтавских, миргородских, слободских, донецких казаков и крестьян. Нашлись и желающие за границей. К послу в Вене Михаилу Бестужеву обратился австрийский полковник Иван Хорват. Предложил то же самое, что Албанез: если дадут землю, он наберет сербов, создаст несколько гусарских полков. Они заселят пустующие территории, за освобождение от налогов будут нести службу. В Петербурге идея понравилась. Хорват навербовал всего 218 человек, но доказывал: как только дело пойдет, хлынут другие переселенцы из Сербии. Его произвели в генералы, отвели приграничную область на Правобережье Днепра, к западу от Запорожья. Назвали ее Новосербией, построили форт С в. Елизаветы – будущий Елисаветград.

Этот успех вдохновил еще двух сербов, Шевича и Депрерардовича. Они тоже вызвались формировать на границе гусарские полки, но отдельно от Хорвата. Им дали район неудавшегося полка Албанеза, между Бахмутом и Луганью, назвали Славяносербией. Хотя переселенцев на самом деле было мало. Новосербия и Славяносербия заселялись беглыми из Молдавии, Польши, Малороссии, и полки существовали только на бумаге. Уже позже, когда на трон взошла Екатерина II, она устроила проверку. Выявилось, что за 10 лет в обе области прибыло около тысячи сербов, зато на их устройство ухнуло 700 тыс. руб. [86, с. 82–93]. Просто-напросто авторы проектов нашли при дворе высоких покровителей, и под это дело «распиливались» казенные средства.

Но все земли, присоединенные в прошлой войне, запорожцы объявляли своими, как будто сражались они одни, а не российская армия. Начались их кровавые конфликты с жителями Новосербии, малороссийскими казаками. От тех, кто обосновался в мнимых владениях Сечи, требовали платить оброк.