нерегулярных войск обретается». Ответ был бодрым, армия у нас могучая, 287.809 человек регулярных войск и 35.623 иррегулярных, кроме казаков и калмыков [58, с. 657–658]. Но это была лишь «бумажная» численность. В ходе дальнейших обсуждений Военная коллегия стала лавировать, что в войсках у нас изрядный некомплект, не менее 10 % солдат. А какой, она и сама не знала, некомплект-то был гораздо больше, в полках хватало «мертвых душ». Жалованье на них было «законным» заработком командиров – если оно вообще достанется.

Финансовые проблемы никуда не делись. Продолжались траты на празднества, представления, фаворитов. А в 1755 г. императрица сочла, что Зимний дворец слишком тесный. Поручила Растрелли строить новый. Тот самый, что дошел до нас. На это было израсходовано 10 млн, и не хватило. Казначейство передергивало деньги из других ведомств. Всюду был дефицит, и Военная коллегия, в свою очередь, искала, где одолжить, без жалованья войска сидели подолгу. В лучшем положении находился только корпус в Прибалтике, предназначенный для сдерживания Фридриха, 40–50 тыс. штыков и сабель. Его старались держать в готовности, средства выделяли в первую очередь.

Но русская армия не воевала уже 12 лет. Обучали ее по устаревшим методикам времен Миниха, а то и Петра I. Большие маневры давно не проводились. А в глубинке обучение совсем забросили – никто же не проверял. Солдаты без жалованья кормились подсобными хозяйствами, торговали, ремесленничали. Отсюда и объяснение, почему воинские отряды не могли одолеть толпу бунтовщиков или банду разбойников. При пожизненной службе состарившихся и немощных солдат переводили в гарнизонные команды на охрану крепостей, заводов, тюрем, в обозы. Хотя в общую численность Военной коллегии они тоже входили. Как и рекруты, недавно призванные и ничего не умеющие.

В Европе главной ударной силой была тяжелая конница, кирасиры – сминающие противника наподобие танков. Миних и Бирон создали в России 12 кирасирских полков. Но им требовались породистые сильные лошади, особая выучка слаженной таранной атаки. А такие кони были очень дорогими, за их нехваткой тяжелая кавалерия развалилась. Да и драгунам, гусарам лошадей закупали подешевле. В артиллерии использовались устаревшие орудия, очень громоздкие, причем различного времени выпуска, разных образцов, калибров. Централизованно управлять их огнем было нереальным.

Туго было и с командными кадрами. Некоторые талантливые военачальники умерли, как Ласси, другие покинули Россию, как Кейт. На их места выдвигались не по способностям, а по связям. Лучшие качества молодых генералов оставались незамеченными. А офицерство в большинстве было неопытным, не нюхавшим пороху. Предполагалось, что квалифицированных командиров будет готовить Сухопутный шляхетский корпус. Но он выродился в театральную студию, там учили танцам, поэзии, этикету, языкам, для воинских дисциплин не хватало времени. Не случайно отцы Александра Суворова и Михаила Кутузова, желая воспитать сыновей настоящими военными, не отдали их в это заведение. Единственная в стране артиллерийская школа захирела – в ней остался один преподаватель, горький пьяница. Более-менее неплохо действовала только инженерная школа Миниха.

И все же ситуация кое в чем стала меняться к лучшему. Заслуга в данном отношении принадлежала Петру Шувалову. Тут уж его небескорыстная и честолюбивая энергия совпала с острыми государственными потребностями. Шувалова очень увлекла артиллерия (а орудия можно было изготовлять на его заводах, получить сказочные подряды). Лентяем он, в отличие от Разумовских, никогда не был. Был в постоянном поиске. Артиллерист Данилов описывал, что он был охотник до всяких новых предложений «и сего требовал от всех офицеров, кто может что показать». Сам Данилов сумел приблизиться к столь высокой персоне только из-за своих идей усовершенствования орудий.

Но Шувалов с ходу почуял ценного специалиста. Велел приходить напрямую к нему в любой день. На многолюдном пиру в шуваловском дворце хозяин бросал высокопоставленных гостей, углублялся в разговор со скромным поручиком, выслушивая его мысли [45]. Данилов с группой других талантов стали у Шувалова «конструкторским бюро», и в 1753 г. он предложил Сенату «секретную гаубицу» под маркой «собственного» изобретения. Через некоторое время самой императрице представил «Атлас новой артиллерии» – целый набор орудий, якобы изобретенных им. Чины, оклады и покровительство он считал достаточным вознаграждением авторам, а славу оставлял для себя.

Но состояние флота было еще хуже, чем в армии. Именно из-за того, что у него не нашлось столь влиятельных ходатаев, имеющих прямой доступ к государыне. В прошлое царствование его интересы отстаивал глава внешнеполитического ведомства, Остерман. А сменивший его Бестужев держал курс на союз с Англией. У нее-то флот был мощнейший, наличие собственного получалось второстепенным. Поэтому и внимание ему не уделялось, деньги отпускались в последнюю очередь. В период войны за Австрийское наследство корпус Репнина готовился к походу на запад, Елизавета грозила ударить по Пруссии еще и с моря. Она вспомнила пример отца, приехала в Ревель посмотреть маневры флота. Но для показательного сражения перед лицом императрицы сумели отобрать лишь 8 исправных кораблей (из 25, по другим данным – из 32). А война окончилась, и морские маневры совсем отменили: чтобы привести флот в боеспособное состояние, требовалось 400 тыс. руб., а на ремонт наскребли всего 10 тыс.

Был и беспрецедентный случай – Елизавета 9 лет, с 1744 по 1752 г., не подписывала указы о производстве в морские офицерские чины! Среди ее приближенных никто не счел нужным «пропихнуть» документы, и о них забывали. Офицеры старились, выходили в отставку, умирали – а замены не было. Гардемарины заканчивали училища, но так и оставались гардемаринами. Только в 1752 г. вице-адмирал Римский-Корсаков сумел решить проблему. Государыня подписала представления о пожаловании в офицеры. Рассмотрела и проект Римского-Корсакова о морских учебных заведениях. Их было три. Старейшая Навигацкая школа, созданная в Москве Петром I. Потом старшие классы он перевел в Петербург, они стали Морской академией. Но выпускала она не офицеров, а гардемаринов. Для них на флоте Петр учредил Гардемаринскую роту, и только после практического обучения в плаваниях их жаловали в офицеры. Елизавета утвердила предложение объединить все три заведения в Морской кадетский корпус на 360 человек – по аналогу Сухопутного.

Хотя выпускники остались без практики, плаваний-то не было, кроме редких выходов в Финский залив, на большее денег не хватало. Не было их и на стрельбы, на ремонт. Корабли гнили у причалов. Причем судоверфи не бездействовали. В Архангельске под руководством английских специалистов Джемса и Суторланда спускались на воду новые линейные корабли, фрегаты (подряд – дело выгодное, видать, кто-то из любимцев государыни в доле был). Но и здесь царило мошенничество. Корабли строили из некондиционного сырого леса, с массой других недоработок, они получались недолговечными и ненадежными. А перегнать их из Белого моря в Балтийское оказывалось самыми дальними плаваниями. Они считались трудными и опасными, иногда завершались крушениями. Для этого отбирали