Сардиния и Неаполь являлись как бы продолжением Арагонской Короны. В этом стремлении исправить утрехтские решения Испания сконцентрировала все усилия на защите собственных интересов; она никогда не была подчинена французской дипломатии и действовала совершенно независимо. Нужно окончательно отбросить распространенное, но ложное представление, что в это время Испания, где правила младшая ветвь династии Бурбонов, всегда действовала по указаниям Франции. Более того, бывало и ровно наоборот: Испании, защищая свои интересы, приходилось вступать в конфликты с Францией. Уже в 1717–1718 гг. так случилось, например, в Италии, когда испанские войска овладели Сицилией и Сардинией. В последовавшей затем войне[218] Испании пришлось сражаться с Австрией, Савойей, Англией, которая заняла Виго и Понтеведру, и с Францией, вторгшейся в Гипускоа. В 1719 г. завоеванные в Италии территории пришлось освободить. Пятнадцать лет спустя Испании повезло больше: в 1734–1735 гг., воспользовавшись благоприятной международной обстановкой, она на сей раз могла рассчитывать, что Франция и Англия благосклонно отнесутся к тому, что она овладеет Неаполем и Сицилией. Испанский инфант дон Карлос — будущий король Испании Карл III — был признан королем Обеих Сицилий[219]. В 1743 г. Испания попыталась достичь еще одной цели своей итальянской политики — вернуть Миланское герцогство, но безуспешно: Милан ушел из-под власти Мадрида навсегда. Ахенский мир 1748 г. продемонстрировал полный пересмотр условий Утрехтского мира в отношении Италии[220]. За Испанией было признано преимущественное влияние в Западном Средиземноморье, и с этого времени она могла сосредоточиться на задаче противодействия амбициям Англии в Америке.

Испания в то время имела хорошие отношения с Францией, которая обещала поддержать ее в попытках вернуть Гибралтар. Такова была цель договора в Эскориале (1733), первого из Фамильных пактов[221] Бурбонов, гарантировавшего Испании территории, которыми она уже владела или рассчитывала приобрести в Италии. Филипп V поддержал Людовика XV в Войне за польское наследство и извлек из этого выгоду в 1734 г., когда смог отвоевать у австрийцев Неаполь, а позже и Сицилию. Инфант Карлос был коронован в Сицилии, его право на трон было подтверждено в следующем году, когда он отказался от Пармы, чтобы стать королем Обеих Сицилий. По второму Фамильному пакту (договору в Фонтенбло в 1743 г.) Людовик XV обязался поддержать претензии второго сына Изабеллы Фарнезе, инфанта Фелипе, на герцогства Миланское, Пармское и Тосканское. Ахенский мир 1748 г. подтвердил эту ситуацию. Испания получила в Италии почти всё, что хотела: сыновья Изабеллы Фарнезе правили в Парме и Тоскане, в Неаполе и на Сицилии. Конечно, Испания обязалась никогда не присоединять эти территории к своим владениям. Если кто-то из их государей должен был стать королем Испании, ему надлежало немедленно отказаться от своего титула в Италии. Так случилось в 1759 г., когда Карл III готовился наследовать своему единокровному брату Фердинанду VI: он сразу же перестал править в Неаполе. За исключением этой оговорки, Ахенский мир отменил условия Утрехтского, по крайней мере в отношении Италии. С этой точки зрения Филипп V, умерший в 1746 г., одержал посмертную победу. Его сын и наследник Фердинанд VI удовлетворился таким положением и мог больше не вести войн. В его правление Испания сосредоточила все свои усилия на внутреннем положении страны и на Америке.

Освободившись от бремени Нидерландов и сосредоточив усилия на Италии и на Индиях, дипломатия Бурбонов восстановила традицию, которой пренебрегали испанские Габсбурги: они упорствовали в защите династических, а не национальных интересов в Нидерландах и на севере Европы в целом и солидаризировались с австрийской ветвью династии. Новая династия пришла к тому, чтобы задним числом признать правоту тех кастильцев, которые с самого начала, как это показало восстание комунерос, проявили несогласие с имперской политикой, столь далекой от насущных потребностей Испании.

Правление Карла III (1759–1788)

Сейчас решительно все готовы признать важность реформ второй половины XVIII в. и их связь с направлениями испанской общественной мысли. На самом деле стремление к обновлению возникло задолго до восшествия Карла III на трон. Этот король вел очень упорядоченную жизнь. Овдовев еще в 1760 г., он решил не заключать второго брака; нет никаких сведений о его любовницах или мимолетных увлечениях. Придворная жизнь тяготила его. Его единственной страстью оставалась охота, которой он предавался по нескольку часов каждый день, но это не мешало ему контролировать все политические вопросы. В полной мере сознавая свои обязанности, он подчеркивал и свои прерогативы. Это был тот тип абсолютного монарха, который не терпел никаких посягательств ни на свой авторитет, ни на величие своих обязанностей. Ему приписывают фразу, которая говорит о нем все: «Критиковать правительственные указы, даже когда они спорны, — это преступление!»

Просвещенные министры

Когда Карл III вступил на испанский трон, у него уже был большой опыт в делах управления. С 1735 г. он управлял Королевством Обеих Сицилий и в Неаполе имел основания для размышлений о проблемах, которые возникали при адаптации страны к реалиям современного мира. В Испании он столкнулся с аналогичной ситуацией. Речь шла о том, чтобы, продолжив деятельность своих предшественников, превратить свое королевство в великую державу.

Сначала Карл III опирался на людей, которых знал еще в Италии и которые пользовались его полным доверием, — Гримальди[222] и маркиза Эскилаче[223]. Этот последний руководил одновременно финансами и военным министерством. Это был человек компетентный, но авторитарный и, кроме того, расточительный. По этим причинам, а также потому, что он был иностранцем, Эскилаче вскоре стал непопулярен. После мятежей 1766 г., направленных против него, королю пришлось отправить его в отставку. Начиная с этого времени во главе управления стояли испанцы. Воплощением реформ стали три фигуры: граф Аранда, Кампоманес и Флоридабланка[224]; все трое очень показательны для своего времени. Все они пользовались тем, что в просвещенной Европе, и в частности среди французских философов, о них сложился положительный образ, что привело к недоразумениям, поскольку ни один из них не был, собственно говоря, энциклопедистом[225]. В течение долгого времени вольтерьянцем, масоном и организатором изгнания иезуитов считали графа Аранду. Нет ничего более ложного: Аранда не являлся ни безбожником, ни поклонником французских энциклопедистов, ни тем более масоном. Он много путешествовал: в Италию, где учился в Испанской коллегии в Болонье; в Пруссию, где был знаком с Фридрихом II; во Францию, где служил послом и имел возможность установить связи в самых разных слоях общества. Благодаря столь богатому опыту он хорошо разбирался в реалиях Европы, был способен признать отставание своей страны и стремился к ее модернизации. Аранда в первую очередь аристократ и военный, что резко отличает его от двух других министров-реформаторов, Флоридабланки и Кампоманеса,