Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зик покачал головой.
– Тогда за дело.
Пол тоннеля был гладким, словно выскобленным. Чуть выступающие из стен колонны взмывали вверх и крестообразной аркой поддерживали тяжелый свод. Выдыхая облачко морозного пара, Зик вместе с Матерью стоял у третьей линии взрывчатки за одним из выступов. «Вороны» и Сурт ушли вперед. Ждать было тяжелее всего. Минуты тянулись, и тиканье часов Матери впивалось в уши острыми иголками. Вскоре Зик ощутил низкую вибрацию, отдающую в зубы, и холод Утгарда дыхнул ему в лицо, оседая инеем на стенах и тут же тая. С каждым поворотом минутной стрелки инея становилось все больше, и он таял все неохотнее.
– Он здесь, – прошептала Мать, и шепот ее ударил по Зику, как молот по тяжелой наковальне.
Ему не нужно было смотреть на часы, чтобы ощутить то невероятно старое, мощное, чудовищное существо, надвигающееся из ледяной темноты. Воистину, Хеймдалль – невероятный город, живущий по каким-то своим немыслимым законам, где каждый год дракон приносит с собой лето.
Что-то обожгло щеку. Зик раздраженно смахнул ледяную крошку и с удивлением понял, что это не талая вода, а его слезы. Он чувствовал себя преданным, чувствовал, что если выживет сегодня, то никогда не станет прежним. Это слишком много для фермерского сына, слишком…
От первой взрывной волны Зик чуть не упал, застигнутый врасплох. Мать спокойно стояла, завернувшись в пончо, и лишь слегка пошатнулась. Зик сел на пол в позу медитации и вцепился в меч, мысленно взывая к фениксу. Жар беспокойно метался в его голове, ощущая дракона, и от этого Зика начало мутить. От близости Утгарда его чувства обострились. Ему казалось, что он слышит, как швартуются лодки и люди – две тысячи человек – почти панически пробираются по узкому тоннелю, вырываются в грот и бегут к выходу.
Второй взрыв пошатнул даже Мать. Зик очень наделся, что «Вороны» в порядке, иначе все это теряло смысл. Он припомнил один из уроков по контролю над духом: никакой агрессии, только желание защищать.
«Вот ты где…» – Зику будто в лицо швырнули пригорошню снега. Голос дракона походил на треск льда под тяжелым ботинком: такой же колючий, как его обломанные края, и в то же время он ледяным смогом обволок его напряженное тело, заставляя мелко дрожать.
«Ты такой юный и маленький, – продолжил дракон. – Хрупкое создание, огонек во тьме. Кто ты? Почему стоишь на моем пути?»
– Род мой неведом, и имя мне – Статный Зверь, и нет у меня ни отца, ни матери, и один совершил я путь.
В его голове раздался ритмичный треск, как будто дракон смеялся. Зик всматривался в темноту, но так и не видел движения ни дракона, ни «Воронов» с Суртом. Мать его разговор с самим собой не особо удивил.
«Если ты скрываешь от меня имя свое, то знай, что ты – лжец».
– Я Сигурд Штейн. – Зик не нашел причины не представиться, раз спросили во второй раз. – С-студент из Биврёста.
«Однажды и у меня было имя, – как-то задумчиво протянул дракон. – Нет, не из тех, которыми вы меня зовете, хрупкие создания. Это имя заклинало камни, меняло течение рек и превращало молоко в сыр, – на последнем дракон захихикал. – При переходе из Игга в Утгард меняется физическая сущность, поэтому мы забываем свои имена и теряем память. Вот и откликаемся на то, которое понравится больше. Многие забывают, но не все. Я все еще помню. Поэтому у тебя нет надо мной власти, хрупкое создание».
Дракон все болтал и болтал, подбираясь ближе, и Зик, убаюканный мягким потрескиванием его голоса, почти мурлыканьем, чуть не заснул, но Мать тронула его за плечо.
– Не дай себя заговорить, – шепнула она, возвышаясь над ним.
Зик тряхнул головой.
– Если ты настолько сильный, зачем тебе Игг? – Это был опасный вопрос. Зик физически ощутил волну гнева, словно сырой ледяной ветер.
«Потому что я помню свет и тепло. Игг и Утгард рождены Вседревом, они всего лишь часть его тела, крошечная пылинка на его коре, а вы – пылинка на пылинке, но вам доступны оба мира, а нам – лишь один! И вы хотите не просто влезть в наш мир, вы хотите его изменить под себя. Но вы такие слабые».
– Какие уж есть, – невольно обиделся Зик. Кажется, его ворчливый ответ рассмешил дракона. – Как будто слабые не достойны жизни или там чего еще… Да на таких, как я, все и держится…
«Ты считаешь себя слабым?»
Зик оторопел. Два огромных желтых глаза уставились на него из темноты. Желтые – как желток, как желтый кварц, как ржавчина, как спелая осенняя рожь. Глаза с круглыми, человеческими зрачками, в которых сияло льдистое совершенство Утгарда и ледяной гнев его неизменности. И дракон ждал ответа на свой вопрос.
– Да, я слабый, – сказал Зик, и вдруг ему стало так легко, будто с плеч его свалилась гора. Что-то мелькнуло в темноте. «Вороны» подбирались к третьей линии взрыва, и это вселило в Зика храбрости.
«Интересно. И как же ты собираешься меня остановить?» – протянул дракон. Вдруг Сигурд понял, что у того не хватает мизинца на правой лапе. Это была очень старая рана, полученная при неприятных обстоятельствах. Дракона обманули.
В этот момент прогремел третий взрыв. Зик поднял духовник и призвал феникса. Огненный дух вырвался наружу, и хвост его огненным шлейфом протянулся следом, отгораживая людей от дракона. Желтые глаза яростно вспыхнули, низкий вибрирующий рык прокатился по тоннелю, подгоняя Сурта с «Воронами» чуть ли не сильнее преследующего их ледяного дыхания.
«Давай, Жар, не подведи меня!» – воззвал Зик к духу и уже вслух заорал:
– Прыгайте!
На какое-то мгновение Жар убрал огонь и захлопнул его за спинами тяжело дышащих людей, и в этот миг лед встретился с пламенем, заволакивая тоннель шипящим туманом. Зик закашлялся, ослабляя контроль, и ощутил, как смерзаются ресницы.
– Внимательнее! – строго рыкнула Мать, выходя вперед.
Она отбросила пончо, оставаясь во вчерашней рубашке и колете, и выставила перед собой полуторный меч. И этот меч вспыхнул, как факел.
– Это Грам, – сказала она так, будто бы это все объясняло. – Ты помнишь его, верно, дух?
Она стала медленно вращать мечом, контролируя огонь Жара и распределяя энергию так, чтобы Зику было проще.
«Меч героя, что спит под камнем? – засмеялся дракон, недобро вспыхивая глазами. – Меч великого короля без короны, меч целителя, меч, рассекающий ночь? Ты слишком много о себе возомнила,