Софья, побаиваясь воинов, не смогла пресечь попытки раскольников вернуть старые порядки и обряды в церкви. Дело дошло до того, что единомышленнику знаменитого Аввакума, Никите Пустосвяту, удалось навязать Софье идею короновать Ивана и Петра по старым обрядам. Трудолюбивый Никита Пустосвят напек просфоры и 25 июня понес их к Успенскому собору, куда со всей Москвы и ближних окрестностей спешили люди. «Наша взяла!» – было написано в счастливых глазах раскольника. Но вдруг он оказался в непробиваемом заторе перед Красной площадью. Пробиться к Успенскому собору Никита Пустосвят не смог.

Эта осечка лишь раздразнила староверов. Ничего страшного. Можно будет перекороновать царей.

В Москве собирались раскольники. Хованский играл с ними в ту же игру, в которую недавно Софья играла со стрельцами. Потомков Гедимина уважали в Европе. Старообрядцы могли сослужить ему хорошую службу. Софья, нуждаясь в военной силе, не отказала раскольникам, за которых просил Хованский, в их просьбе устроить в Грановитой палате диспут о вере и религии, потребовав из чисто женских соображений от начальника Стрелецкого приказа, чтобы важная акция проходила в ее присутствии. Я, мол, лучше знаю вопросы веры, проблемы власти, и я направлю спор в нужное русло.

5 июня в Грановитой палате состоялся диспут. Строго говоря, никакого диспута не было и быть не могло. Раскольники и сторонники Никона договориться между собой не смогут никогда. Софья это не понимала. Да ее и не интересовали раскольники. Ее интересовала власть.

Она попыталась навязать свою волю собравшимся, но Никита Пустосвят ловко увернулся от ее вопроса «Зачем раскольники так дерзко и нагло пришли во дворец?» и стал спорить с патриархом и архиепископом Холмогорским Афанасием, с которым в конце концов он чуть не подрался. Стрельцы были на месте. Затем Никита, не обращая внимания на резкие внушения Софьи, грубо отозвался о Семене Полоцком, учителе детей Алексея Михайловича. Правительница осадила его. Пустосвят сказал, что еретик Никон поколебал душою царя Алексея Михайловича.

Тут уж Софья (она твердо стояла на позициях официальной Православной церкви) разгорячилась, всплакнула от нахлынувших чувств и ляпнула: «Нам нужно оставить царство и отправиться к христианским королям!»

Из толпы раскольников раздался злорадный голос: «Вам, государыня, давно пора в монастырь. Полно царство мутить. Для нас двух царей достаточно. А без вас в государстве пусто не будет!»

Правительница готова была разрыдаться, но бояре и стрельцы встали на защиту Софьи, окружили ее, успокоили, уговорили занять свое место. Диспут не получился.

В последующие дни Софья – надо отдать ей должное! – обласкала выборных стрельцов, угостила их медом да винами из царских погребов, обещала награды, увеличение жалованья. Стрельцы поняли ее с полуслова и твердо сказали: «Мы против старой веры. Это дело церковное, нас не касаемое. Государыню в обиду не дадим».

А за сим начались казни раскольников. Удар по ним нанесли страшный. Многие раскольники убегали на север, в Сибирь, на запад, покидали Россию.

Во второй половине лета 1682 года Софья почувствовала опасность со стороны Хованского.

По Москве ходили слухи о том, что «потомок Гедимина» настраивает стрельцов на мятеж против бояр. Иван Милославский выехал из Москвы и «кочевал» по подмосковным имениям, никому неговоря, где он будет завтра утром.

Стрельцам тоже не жилось спокойно. Азарт борьбы, убийств, жестокостей у них уже пропал. Его нужно было постоянно поддерживать. Но чем? Стрельцы имели в Москве семьи. Это обстоятельство накладывало отпечаток на моральный дух стрельцов. В домашней обстановке человек меняется. Это – не воинский лагерь. Люди Хованского, понимая, что для крупного взрыва злости нужна мощная идеологическая подготовка, говорили воинам о готовящемся в Кремле плане уничтожения стрельцов.

В Кремле тоже было неспокойно. Сюда поступали сведения о том, что стрельцы вот-вот взбунтуются.

В конце августа Софья со всем царским семейством переехала в Коломенское. Стрельцы испугались, прислали Софье людей, которые уверяли ее в преданности. Царевна была начеку. Уверения уверениями, а поведение Хованского, начальника стрелецкого войска, любимца стрельцов, ей не нравилось. Он приехал в Коломенское, сообщил о том, что в Новгороде готовится войско для похода на Москву.

Софья потребовала пригласить в Коломенское Стремянной полк. Хованский этого не сделал. Она повторила еще несколько раз свое повеление, прежде чем князь выполнил его. Он явно что-то замышлял.

Правительница решила действовать на опережение. Она заманила его вместе с сыном в ловушку, Хованских схватили, предъявили им какие-то обвинения, быстренько казнили. Младший сын, Иван, случайно вырвался из ловушки, помчался в Москву, поднял стрельцов. Софья была уже в Троицком монастыре.

Князь Василий Васильевич Голицын организовал работы по укреплению монастыря, призвал иностранных специалистов из Немецкой слободы. Стрельцы, увидев, как слаженно работают люди в Троицком монастыре, прислали к царевне людей с плахой и топором: руби наши головы, Софья Алексеевна!

Правительница не увлекалась казнями, предъявила стрельцам, в общем-то, достойные требования. Они согласились на все.

Опытный военачальник мог бы без особого труда определить, что стрельцы после всего случившегося с мая по сентябрь 1682 года уже не представляют серьезной военной силы. Испачкав руки в крови соотечественников, погрязнув в дворцовых интригах, они врага даавненько не видели, а моральный надрыв превратил их в этаких дряхлых, спесивых стариков.

Софья не разглядела в них, внешне грозных, прогрессирующей деградации, по-прежнему верила в них как в военную силу. И эта вера ее подвела.

Стрельцы обещали не приставать к раскольникам, в дела государственные не лезть. Через несколько дней они принесли Софье челобитную, в которой просили сломать столб возле Лобного места.

После такого морального потрясения стрельцов нужно было расформировать и передать их в семьи или, в лучшем случае, найти им иное применение.

В 1683 году Софья издала указ, в котором запрещалось под страхом смерти хвалить события 1682 года. Для полной безопасности ей нужно было издать указ о памяти, категорически запрещающий вспоминать об этих событиях.

О необходимости коренных преобразований в России догадывался еще Борис Годунов. Со времени его правления прошел целый век, а воз был и ныне там. В конце царствования Алексея Михайловича Тишайший понял, что, находясь по соседству с быстроразвивающимися странами Запада, жить по старинке, в старорусской системе духовных, моральных, материальных, социальных ценностей несолидно, невыгодно, опасно.

Алексей Михайлович поздно понял это. Его увлечения театром, польской одеждой и так далее не могли изменить отношения русских людей к важной проблеме, а многих они напугали.

Федор Алексеевич, созывая выборных людей на Соборы, слушал голос земли Российской, давал возможность подданным высказаться самим за необходимость преобразований. На Соборах такие постановления приняты были. Но, к сожалению, Федор Алексеевич правил очень мало, и его