невозможно… Это уму непостижимо, что можно влюбиться в одну и ту же женщину дважды.

Я всё гадал, что поменялось? Люблю? Да. Но иначе…

Та юношеская любовь не вспыхнула синим пламенем, заставляя сердце стучать, как ненормальное. Нет. Она успокоилась, как кровоточащая рана, и осела первым снегом, превращаясь в воспоминания. Но вместо неё пришла новая. Жгучая, кипучая, сводящая с ума. Все мои мысли были о ней, я физически ощущал непреодолимую тягу, будто магнитом тянуло.

Что ты за женщина, Ночка? Кажется, если нас разлучат снова на двадцать лет, то я, и будучи дедом, влюблюсь в милую старушку с бурей тёмной ночи во взгляде, даже будучи переполненным едкой ненавистью до разрыва сердца. Все равно влюблюсь. Это карма. Это судьба. Это моя вечная любовь.

Мне не хотелось её будить. Не хотелось этих бестолковых и длинных разговоров, этих нудных и уже никому ненужных мук совести. Это как топтаться на кострище, истеря и костеря то, что сожрало пламя. Но все сожжено. И ничего былого уже не вернуть. Этой золой можно удобрить новое дерево, у которого ещё есть шанс прорваться и пустить свежие листья и крепкие корни. Мне просто хотелось тишины и ощущения домашнего тепла. Желательно рядом с моей Ночкой, чтобы видеть тревожность её сна.

Это так странно. Безумно странно. Мы взрослые, израненные, почти чужие, связанные тонкой нитью былой любви и канатом общего ребёнка, сейчас встретились в доме моих родителей, будто все как прежде. Будто и не было этих лет…

В дверном проёме показалась Надюша. Она сонно куталась в плед и улыбалась, наблюдая за нами. И взгляд её стал таким теплым, родным, как тогда… Двадцать лет назад. Трясущейся ладонью прикрывала дрожащие от немого плача губы, а когда поймала мой взгляд, вздохнула.

– Идём, пусть поспит, – шепнула она и стала медленно отступать в коридор.

Я стянул футболку, тут же запихнув её в мусорное ведро, чтобы никогда не попадалась на глаза.

– Моя милая Нади… Опять говорить будем?

– Иди в душ, Денис, – она протянула мне приготовленную мамой стопку необходимых вещей. – Сейчас все на пределе. Давайте просто помолчим?

– Наконец-то хоть кто-то меня понимает, – я в совершенно странном порыве обнял Надюшку, а она, уткнувшись в моё плечо, разрыдалась, выпуская напряжение и страх. – Всё будет хорошо. Я обещаю. Слышишь?

– Да… Да…

Стоял под обжигающими струями воды и пытался избавиться от вони и затхлости камеры. Вылил весь бутыль шампуня, чтобы даже намёка не осталось, но в носу до сих пор свербело. Сука…

Наверное, мне должно быть стыдно? Это не в моих правилах пользоваться довольно «тесным знакомством» с законом. Но он мой сын. И я был обязан сделать для него хотя бы это. Пусть будет, что будет. Все равно придётся справляться со всем.

Переоделся в спортивные штаны отца, натянул чистую футболку, пахнущую лавандой, которую мама раскладывала по всем шкафам, и вышел.

На кухне за круглым столом сидели родители и Надюша. Отец курил, вертя в руках стопку с коньяком, и смотрел в окно. Мама раскатывала тесто, а Надя быстро лепила пельмени, раскладывая фирменный фарш небольшой деревянной ложкой. Фоном булькал телевизор, и было слышно тихое убаюкивающее пение мамы.

– Денис! – мама вскочила и бросилась мне на шею. – Как я испугалась! Боже… Тебя что, ранили? Да? Болит? – она отчаянно тянула руки, пытаясь рассмотреть мой ноющий висок.

– Мам, ну ты чего? Успокойся, всё хорошо. И будет всё хорошо, вот увидишь. И вообще, ты кормить меня будешь, нет? – быстро поцеловал её в макушку, сжал крепко-крепко.

– Буду, сына. Конечно, буду! – мама вытерла слезы и начала крутиться по кухне, лишь изредка вздыхая так тяжко, что отец хмурился.

– Димка где? – я шлепнулся на стул, забрал стопку из рук отца и осушил. За руль сегодня не сяду. Да меня и трактором сегодня не вытащишь из дома. Фиг всем!

– Спит, – внезапно улыбнулся отец, и я проследил за его взглядом. На моем гамаке, растянутом между опорами веранды, спал Димка. В его руке был зажат пирожок, ноги из-за роста свисали. Было видно, что ему неудобно. Но зато моська у пацана была такая довольная. Пусть спит.

– Следишь?

– А мне только это и остаётся. В мячик с ним не погоняешь, в песочнице не посидеть, на секцию не отвезти, – с горечью говорил отец. Он тоже проживал всё это. Его мечты о внуке рухнули! Да, он его получил. Но уже взрослым, состоявшимся, не требующим внимания стариков. И отца это сильно расстраивало. – Его даже не выпороть за курение на перемене или за расписанную стену в спортзале!

– Значит, найдем другие занятия, – я хотел было сказать, что и меня отец ни разу не выпорол, хоть так рьяно грозился при каждой разборке, но не стал. Изо всех сил пытался сохранить спокойствие. От разговора всё же не убежать, и это было очевидно. – Будем ходить на рыбалку, на хоккейные матчи, пить пиво, смотреть футбол по ящику и материться, пока женщины не слышат.

– А захочет ли он? – выдал отец и повернулся ко мне. В его глазах стояли слёзы. И это было так странно… Я никогда не видел его столь разбитым. – Помнится, тебе в двадцать не нужны были ни родители, ни бабушка. Ты просто собрал сумку и отчалил покорять мир, думая, что никто не догадывается о том, что ты попросту сбегаешь. Ну? Денис Саныч, нужны были тебе родители в двадцать? Нет! Ты ушел строить новую жизнь, не думая, что для твоих стариков жизнь – ты.

– Пап, я лишился способности думать прошлым. Вот все эти «а что было бы, если бы…» это всё не про меня. Понимаешь? Есть данность, и есть будущее, которое мы можем просрать из-за слабости признать, что где-то сильно напортачили. Мы все были неправы. Все. Я никого не обвиняю, но и никого оправдывать не собираюсь. Мы все либо признаем свои ошибки и идём вперёд, либо я иду один. У меня есть сын, с ним я и пойду, даже если он этого сначала сильно не захочет.

– Денис, – мама упала мне на спину, обнимая руками за шею. Она прятала слезы и делилась болью.

– Мам, вы можете горевать по тому, что не случилось. Вы имеете на это право. Только помните, что это время могли бы направить на то, чтобы просто любить внука.

– И давно ли ты так сильно поумнел? – крякнул отец и не сдержал улыбку. Надюшка тоже сидела, открыв рот, даже не замечая, как уродует пельмень своими дрожащими пальцами. Она хмурилась, отчаянно пытаясь не