былых времен. Вскоре наступили прохладные сумерки. Небо посветлело, и в тот же час вышла из дома Терез. Немного погодя, вышла и Феми.

Она повернула в сторону склона; склон был крутой, дорога предстояла длинная. Если б можно было взглянуть на нее сверху, Феми внизу была бы лишь точкой размером с муху. Она поднималась, проскальзывая меж каменных глыб, то скрываясь за ними, то вновь представая взору. Вот опять пропала, на этот раз надолго, но, когда вновь появилась, можно было различить, что Феми надела самое красивое платье и шёлковый передник, иначе говоря — воскресную одежду (хотя воскресений-то уже не было) — прежде ведь было принято, когда люди шли куда-то далеко от дома, одеваться получше.

И Феми сделала все так, как привыкла в прежние времена, — неужели они вернутся? Однако, меж двумя женщинами не было ничего общего, они даже не разговаривали. Когда Феми подошла, Терез лишь показала рукой направление, ткнув пальцем в сторону ущелья.

Феми сразу туда и свернула. Опять показались огромные скалистые глыбы, похожие на дома без окон; проходы меж ними были узкие, путь выдался не из легких. Были там укрывшиеся за кустами ямы, Феми спотыкалась, колючие ветки сквозь юбку царапали ноги. Время от времени она звала Бланш, но Бланш нигде не было видно. Феми продолжала идти. И чем дальше она пробиралась, тем больше все вокруг было диким и скорбным: ничто и нигде не двигалось, ничто нигде не было живо, кроме разве что белого пятна в самой глубине расщелины, то был поток; повсюду жуткая темень, невероятный холод, но Феми все равно продолжала идти. И, когда перед ней словно разошлись каменные стены и предстал некий вход, она даже не замедлила шага, сразу же направившись по правой стороне, прижимаясь к камням и ступая медленно по карнизу. Страх существует. Но есть еще нечто, что страха сильнее. Существует ужас, как в прежней жизни. Он был позабыт, но вернулся. Однако сильнее них говорят желание видеть, желание знать.

Стал различим глухой гул, какой бывает, когда пес рычит в конуре. Послышались стоны. Стоны затихли. Кто-то кого-то позвал. Но вот голоса умолкли. А теперь кто-то принялся шептать…

Терез хохотала.

Терез хохотала (когда Феми была внизу), взобравшись на одну из больших глыб, откуда могла все видеть.

Она подождала, сколько было нужно, потому что прекрасно знала, что произойдет дальше, уперлась руками в колена и раззявила рот.

Феми даже не бежала, — она неслась молнией. Неслась прямо вниз, чуть подняв руки, чтобы сохранять равновесие, так быстро, как только могла. Так быстро, что никто не мог бы поверить, учитывая ее возраст и слабость в ногах.

Терез смеялась, Феми бежала обратно. Она проскочила, ничего не видя, мимо глыбы, на которой сидела Терез, и вот она все дальше, все ниже. Она только что была здесь, и вот уже след простыл…

Дальше было довольно узкое место (небольшая долина), потом лес.

Еще одна долина и еще один склон, и вот уже навстречу Феми поднималась деревня.

По пути ей попался Продюи. Продюи:

— Что стряслось?.. — он не успел закончить фразу.

Чуть ниже золотоискатель Морис собирал яблоки. На нем был синий фартук садовника, в который, придерживая его рукой, он клал яблоки. Он взял одно:

— Зайдите посмотреть и…

Она была уже далеко.

Женщины, высунувшись из окон, окликали ее; стоявшие у двери махали руками, приглашая зайти. Она что, оглохла? Или ослепла? Да и вообще, куда она так торопится, теперь ведь никто не носится сломя голову?

Но она не останавливалась до тех пор, пока не добежала, наконец, до собственной кухни, где рухнула на табуретку…

Ночь настала великолепная (все ночи теперь красивы, но эта была одной из прекраснейших).

Луна стояла огромная, сияла повсюду. Она освещала горы, и в то же время казалось, свет идет из горных глубин, словно кто-то зажег огромных размеров лампаду, настолько светлы были сами камни. Луна этой ночью была огромной, как металлический круг для выпечки пирогов у нас дома.

Но еще была тайна. И стало ясно, что скрывать ее слишком тяжко, что нести ее в одиночестве невозможно. Словно это корзина стираного белья или полное до краев кухонное ведро.

Феми поднялась. Вышла. Потом:

— Катрин!

Она уже стояла под окном Катрин:

— Катрин!

Затем опять:

— Катрин!

Наконец, Катрин появилась, высунувшись из окна и сделав Феми знак рукой, чтобы та не входила.

Она только что уложила Жанн, малышка уснула. Феми немного подождала…

И принялась рассказывать, теребя в руках пояс фартука.

Теребя в руках пояс фартука, говоря тихо, быстро, говоря очень тихо и очень быстро, качая головой, затем схватила Катрин за руку.

И Катрин:

— Не может быть!

— Главное, никому ничего не рассказывай, ладно?!

Но мимо шел охотник Бонвен и, понятное дело, он видел двух женщин.

И, понятное дело, женщины болтливы.

XV

И вот настало утро…

Питом по-прежнему дистиллировал. Толстушка Мари пошла наполнить ведро у фонтана. Печальная Люси (которая уже не могла больше печалиться) шила возле окна.

Какой-то мужчина доставал из кармана трубку, набивал ее, чиркал спичкой о штаны, ждал, пока сера перестанет полыхать, и подносил к трубке с приподнятой крышкой дрожащий огонек.

Влюбленные, как всегда, отправились на прогулку. Адель вновь уложила ребенка.

Она запела песенку, чтобы тот уснул, но теперь она никогда не успевала допеть, настолько быстро малыш засыпал.

Малыш спал. Влюбленные вернулись с прогулки. Мужчина выкурил трубку.

Он совал трубку в карман. Тут-то и появился Бонвен, с раннего утра отправившийся в путь. Люди видели, как он взбирается по склону по направлению к Анпрейз. Он никому ничего не сказал, еще в прошлой жизни привыкнув обходиться без компании и жить вдалеке от остальных, на чистом воздухе, на воздухе, которым никто не дышал, где нет ни домов, ни даже тропинок. Он цеплял к шляпе горный цветок, совал под ленточку перо сойки, и шел большими шагами, глядя вперед, так ему нравилось.

Терез, как всегда, была наверху с козами. Он позаботился о том, чтобы она его не заметила.

Бонвен направился по узким коридорам, где уже ходила Феми, там Терез не могла его видеть. Время от времени выходя на оголенное пространство, он смотрел в сторону Терез, но она по-прежнему вязала чулок, даже не поднимая головы, он перебегал к следующему проходу меж скалистыми глыбами.

Он сказал себе: «Надо пойти взглянуть, женщины вечно выдумывают. Они приукрашивают, фантазируют. Может, все, что они понарассказывали, — чистая выдумка. Но хотя бы узнаю, откуда ветер дует…»